Мой парень - порноактёр
Шрифт:
Бет. Стоит в паре сантиметров от капота оцепеневший статуей и держит в каждой руке по картонному стаканчику с кофе. На руках смешные перчатки без пальцев, а шапка с огромным бумбоном съехала набок.
Наорать на нее?
Выбежал на улицу и сгреб ее в охапку. Из ее рук выскользнул один из стаканчиков с остывшим кофе и мгновенно растекся коричневатой пенкой. От него даже пар не шел. Сколько она уже тут стоит?
— Ты чего творишь, Бэйли? Я тебя чуть не сшиб.
Надеюсь, она слышит сквозь толстовку, как у меня колотится в груди. Надеюсь, понимает, насколько важна
— Я… Приятное тебе сделать хотела… Ты чего за дорогой не следишь?
У нее не вышло наругаться. Всхлипнула. Отличный знак, мозги на месте, испугалась, может, в следующий раз не будет торчать на неосвещенной парковке, как чокнутая сталкерша, продрогшая до самых костей.
Нашел ее ладонь с ледяными негнущимися пальцами и прижал к губам.
— Бет, есть телефон. Позвони, зачем мерзнешь?
— Ты бы придумал оправдание, как вчера, или не знаю… Сбежал бы… Прости, я не хотела претензии тебе кидать, я просто соскучилась за выходные. Ненавижу выходные.
Наслаждайся, Эд. Смотри, что ты натворил своим поведением, она тебе звонить теперь боится, караулит на парковке. Осколки стекла с новой силой впились мне в глотку.
— Пойдем в машину, погреемся?
Кивнула, и смешной бумбон шарахнул ее по лбу. От кофе толку уже мало, не согреет. Поставил стакан в держатель и принялся тереть Ложечке пальцы, которые были нездорового синюшного оттенка.
— Сколько ты уже ждешь?
— Не знаю. Я сегодня не спала, работала над проектом, потом позвонила Сэмьюэльсону около пяти…
— В пять? Ты рехнулась?
— Он так же сказал, но согласился прийти пораньше и посмотреть мои наметки, всю ночь собирала материал, ты уж извини за это. Ты работаешь, домой ездишь, с немецким мне помогаешь, я решила тебя немного подстраховать. Ведь из-за меня мы попались.
Я сейчас ее встряхну. Что с ней такое? Ведет себя, словно последний сэндвич в столовке съела. Боже…
— Бет, успокойся. Я же… Прости за вчера. Хреново себя чувствовал, не хотел, чтобы тебе передалось. Я плохой парень у тебя, да?
— Я тоже не пример идеальной девушки. Кофе, ведь, остыл.
Издал какой-то рычащий звук и снова прижал ее к себе, стараясь сдавить так, чтобы места на тупые мысли у нее не осталось.
— Готова к зачету?
— Какому? — озадаченно спросила Ложечка, задрав в голову.
— Очень сложный зачет. Я твой экзаменатор сегодня.
— А?
Быстро поцеловал ее в полуоткрытые губы, впитывая ее все еще холодное дыхание. Заболеет — прибью. Себя.
Нехотя оторвался от нее, посмотрел на румянец на щеках.
— А какой вопрос-то?
— Погоди, это я домашнее задание проверял, — чушь несу, а в голове так приятно от легкой глупости и от самой милой девушки на свете в моих руках.
— И как? Справилась?
— На троечку. Техника хромает.
Она уже хотела было возмутиться. Не дал. В этот раз целовал дольше, с каждой секундой, чувствуя, как ее скованность уходит, как она все больше открывается, отключает мысли, а с ней вырубался и я, забывая о том, какой я неудачник. С ней я не был неудачником, она делала меня кем-то другим. Сильным, достойным, любимым?
Тяжело дышали, соприкоснувшись лбами, и смущенно улыбались.
— Так какой был вопрос, Эд?
— А… Да легкий совсем. Что я к тебе чувствую? Вот по этому поцелую скажи, Бет.
Замерла. Смутилась. Ну ты и козел, Хэндерсон. Свое признание решил переложить на ее плечи. Но мне так важно, чтобы она понимала меня. Понимала, что я такой же одержимый. Задолго до нашего первого поцелуя под свист и улюлюканье девушек из Ита Вита Фита я таращился на тебя, знал твое расписание. Нет, Ложечка, я не гадал на цифрах и не придумывал имена нашим будущим детям, я просто наслаждался тем, что ты рядом. Что твои волосы мистическим образом оказываются на моей одежде, что иногда ты забываешься и выковыриваешь языком что-то во рту или нервно кусаешь щеку изнутри, как ты бесишься, когда тебя называют Лиз и строишь смешные гримасы. Уже тогда неосознанно я выделил тебя из всех, захотел тебя, злился на тебя, умилялся, а теперь…
— Я нравлюсь тебе.
— И все? Нравишься? Бет, такими темпами ты не сдашь зачет!
Она еще сильнее покраснела, поддержку ищет, боится высказать единственно верное предположение, а мне еще страшнее.
— Очень нравлюсь?
— Твой ответ пока не тянет даже на удовлетворительно.
— Любишь? — спросила одними губами, и мне захотелось ее еще чуть-чуть помучить. Покривляться, заставить сказать это громче, повторить еще раз двадцать, но без вопросительной интонации, но в итоге я зачарованный ее пронзительным взглядом сдался и покорно повторил:
— Люблю.
Бет
Сердце оказалось не готово к этому признанию. Оно мечтало о чем-то подобном, но когда это случилось, то перестало справляться с новой действительностью и качало кровь урывками, как вышедший из-под контроля электрический насос.
Вжик, хлюп тук-тук-тук-тук. Шарики подшипников попадали на пол, а мотор работал вхолостую. Мне кажется, я задохнусь и умру сейчас.
— Бет…
Голос Эда, напомнил, что надо дышать и приходить в себя. Как я могла ревновать? Пфф… Глупость какая. Теперь все, кроме этого момента мне кажется глупостью. Он любит меня. Любит. Даже переспрашивать не буду. Я верю. Верю и больше не боюсь. Хочу сказать ему что-то, но губы не слушаются, а воздуха в груди еще очень мало.
— Ничего пока не говори, Бет, хорошо? Подожди, пока не узнаешь обо мне все-все.
Я уже знаю, Эд!
Молчу, послушно киваю и молчу. В чувствах признаться проще, чем в том, что я копалась в его личной жизни.
— Пойдем, покажешь нам с Сэмьэльсоном, что ты там напридумывала, — он мягко улыбается, поправляет мне шапку, взвешивает на ладони тяжелый бумбон, из его рта вырывается тихий смешок.
До корпуса идем молча. Наслаждаемся безлюдной тишиной вокруг и возможностью не скрывать своих эмоций. Бросаем друг на друга ласковые взгляды. Помогаем уборщику отодвинуть в стороны скамейки, а после с разбегу скользим по мокрому полу, как по холодной наледи, которой не бывает в этой части Калифорнии. Даже этот промозглый октябрь — ужасная редкость. Через неделю тепло уже вернется, но мне и так жарко.