Мой парень – волк
Шрифт:
— Я хочу целовать тебя… Я хочу пробовать тебя на вкус… Всю тебя, золотая королева…
Я сгорала от страсти, изнемогала от желания, улетала от счастья — и — и до сих пор не верила, что это происходит со мной. Прежде не ощущая такого мощного желания мужчины, инстинктивно отвечала на все его движения.
Паша подхватил меня на руки и понес в свою святая святых- комнату на втором этаже.
— Все, что было, в прошлом, — сказал он, опуская меня на матрас в удивительно чистой и пустой комнате., без единого листочка, что уже о чем-то
И он снова привлек меня поцелуем.
— Я тоже давно хотела тебя, Паш. Всю свою жизнь — хотела и ждала. А все остальное — все остальное совершенно не важно. И остальные…и ты прав. Время начинать настоящее.
Глава 48. Лена/Паша
Лена
Это какое-то колдовство — теплые, временами горячие, нескромные огромные ладони Паши оглаживали мои руки, плечи, бедра, а я поддавалась этим движениям, ластясь, как кошка, выгибаясь, отдаваясь его нехитрой ласке.
Моя реакция не осталась для него не замеченной: он сразу же включился в соблазнение на полную катушку: пустил руку вниз по груди, царапнув нежную кожу под пупком, прижал к своей часто вздымающейся груди, а сердце так и стучало в своем, равном, механическом ритме: туктук-тук-тук тук!
А мое-то как зашлось! Казалось, что все плывет перед глазами. От того, что я их открыла, ничего не изменилось: темнота, как темная вода в реке, обволакивала и поглощала все, кроме одного: его присутствия.
Паша
Как только она сказала о настоящем, как все, ноги подогнулись, руки опустились, а потом будто кто-то толкнул в спину: иди же к ней, иди! Век себе не простишь, если сейчас отпустишь ее, а не поднимешь в свою комнату, откуда постоянно слушал ее дыхание каждую ночь, маясь от неудовлетворённого желания.
И уже там, в темноте тихого этажа, огладил руки, плечи, груди, прижался к спине так близко, как смог — теперь и нож между нами не пройдет, чтобы разлучить.
Языком — по теплой коже возле мочки уха. Она дрожит. И я тоже. Зубами, губами — за этот спасительный якорь — маленькое ухо, и сразу же она отзывается стоном, по которому ясно: она напряжена не меньше, чем я.
И все это — не размыкая глаз, но ничего, ничего, я все вижу за нас двоих, родная моя, яркая, теплая, податливая.
Провожу руками ниже, ниже, и она, в почти бессознательном состоянии, шепчет мое имя в темноту, выгнув голову на подушке так, что виды острые белые ключицы, красивая нежная шея, в которую так и хочется вонзиться..
…поцелуями…
Ее губы приоткрыты, и она капитулирует. Становится сразу и безоговорочно моей.
Лена
Эта темнота обостряет все мои чувства, все мои полутона и намеки на
Я почти вижу, как он отстраняется, и сразу становится пусто и холодно, но только до того момента, когда он снова рядом — но уже в ногах кровати. Паша придвигается на коленках ближе, берет мою ногу и целует круглую косточку, изящную щиколотку…берет вторую и проделывает с нею тоже самое, зеркально повторяя ожоги поцелуев, от которых подгибаются пальцы ног, вплоть до мизинчиков.
Пальцы гладят кожу бедра. И я вижу сквозь полуприкрытые глаза, как горят его — напротив — фосфоресцирующим огнем. Жарко и почти болезненно опаляет он атласную кожу, выше, выше, но все же недостаточно высоко. Я почти подаюсь ему навстречу, надеясь, что он поймет мой намек, и я чувствую, что он едва не срывается навстречу этому движению.
Он жарко дышит, и тут же проходит жаркими влажными поцелуями по бедру, заменив губами руки.
И я чувствую, что он что-то шепчет, что-то говорит, но, как ни прислушайся — ничего не понятно. Потому что в моих ушах бьется мой горячечный пульс, и если рядом взорвется бомба, я точно не пойму, где и что произошло.
К тому моменту, когда он целует туда, куда хочется более всего, просто смертельно, оказывается достаточным совсем немного. Лишь пара прикосновений его губ и языка и я капитулирую с громким стоном.
Паша
В районе солнечного сплетения что-то разрастается и становится настолько большим, что просто не помещается внутри. Этот пожар, этот огонь, сжигающий изнутри, грозит затопить все вокруг, и я точно знаю, что от него не пострадает самое главное, что есть у меня: это она. Лена.
Я ловлю ее взгляд, немного обалдевший и поплывший после оргазма, и медленно, нарочито медленно, растягивая удовольствие, вхожу в нее.
И это похоже на пытку.
Она так горяча, что, кажется, я сейчас сорвусь на бешенный ритм, но не могу позволить себе этого: сейчас у нас все так нежно и просто, как никогда у меня не бывало.
Не хочу испортить момент и наказываю сам себя этой нарочитой медлительностью.
С облегчением вижу, как она хнычет и подается мне навстречу, выгибается кошкой, подставляясь, но я сейчас наказываю и ее — за все те дни, когда от желания срывало башку и я становился просто-напросто невменяемым.
Еще немного…еще..
Спаси меня, боже. Я точно умер и попал в рай.
Она сжимается от резкого движения и я вижу, что она просит: ей хочется грубости, скорости, и я могу ей это дать.
Наконец, отпускаю себя на волю, и впечатываю ее тело в матрас, нависнув над ней, перенеся часть веса на руку, чтобы не раздавить это средоточие нежности одним движением.
Лена
— Родная моя, малыш, — шепчет Пашка, и я слышу его наконец сквозь все это безумие.