Мой покорный пленник

– Мы отпустили всех пленных, но… – надзиратель Джереми шаркнул в дверях, замялся, подбирая формулировку. – Есть проблема. Один парнишка. Он отказывается уходить.

Слова мужчины прозвучали нелепо. Я подняла взгляд и удивленно уточнила:

– В каком смысле?

– Мы открыли камеру, сказали, чтобы сматывал, но он отказался уходить без своих писулек. Я ему намекнул, что взять он сможет только голову и ноги в руки, но он уперся, вцепился в бумажки как в маму родную. Что делать, мэм? Отобрать бумажки и выбросить за

Интригует, кто смог ввести в ступор Джереми.

– Приведи его в допросную.

Неужели, пленник поехал умом? Мы старались содержать их в чистоте, поить и регулярно, пусть и скудно, кормить. Наказания были крайней мерой, лишь для особо буйных. Парнишка не выдержал? Спустя полтора года заточения отказался от свободы? Бред!

Охранники втолкнули пленника в квадратную безликую комнату, невысокого бледного мальчишку. Он до белых костяшек прижимал к груди стопку серых листов. Худой, в ветхой тонкой рубашке и потертых растянутых штанах, волосы цвета ржи спутаны и засалены, взгляд смиренно опущен. Жаль, что война так обошлась с ним. Со всеми нами.

Я получше уселась на единственном стуле, положила ногу на ногу.

– Ты свободен. Уходи домой, – коротко и громко обратилась к пленнику. – Война окончена, и мы не собираемся держать тебя дальше.

Плечи парнишки объяла мелкая дрожь, он перехватил бумаги и упрямо выставил лоб.

– Мне не дают уйти, – тихо проговорил он, его голос шелестел неуверенно, будто готовый сорваться с ветки высохший дубовый лист.

– Если ты говоришь про бумажки, то им действительно нельзя уйти. Кто знает, что ты там понаписал, что услышал от случайных разговоров или разведал от других пленников. Мы не готовы так рисковать и разбираться в твоих каракулях тоже. Кстати, как вообще к нему попала бумага и карандаш? – я с укоризной посмотрела на Джереми.

Надзиратель встрепенулся, вытянулся в струнку.

– Он… он хорошо себя вел. Был тихим, ни разу не нарушил правила. Кэрри решила, что можно дать небольшое послабление… Это… Это – моя ошибка, мэм! Я сейчас же выкину его за стену!

Пленник вскрикнул, дернулся от рук надзирателя, словно от объятий пламени, прямиком ко мне. Я успела испугаться, но не подала виду, осталась на месте, наблюдая, как парнишка с глухим стуком упал передо мной на колени и низко опустил голову. Джереми бросился наперерез, но я остановила его жестом.

– П-пожалуйста… Там нет никаких стратегических данных, ничего о вашей армии или о ключевых объектах. Ничего о ваших технологиях. Я клянусь! – затараторил пленник. – Если вы хотите, можете проверить! Посмотрите сами! Я клянусь вам! – и не поднимая глаз боязливо протянул стопку мне.

Я с любопытством посмотрела на покорную макушку, на исписанные небрежным почерком листы.

– Тогда что в них?

– М-мои мысли… – вот-вот прорезавшийся голос осунулся и стих.

– Мысли? – переспросила я с нескрываемым сарказмом.

Пленник укололся им и вновь прижал стопку к груди.

– Пожалуйста. Я не уйду без них, – в тоне проступила твердость и низкие урчащие ноты, звуки зверя, защищающего

– А я не отпущу тебя с ними, – по какой-то причине мне и самой не хотелось лишать паренька его… “мыслей”, а пыл, с которым он отстаивал их, разжигал все больший интерес. – Ну? Что будем делать?

– Тогда я останусь в камере.

Предложение пленника поразило, заставило сердце дрогнуть. Ради бумажек он готов оставаться в неволе? Вместо того, чтобы отправиться к близким, к родным, может быть, девушке, которая ждет его с фронта? Вместо нормальной пищи, удобной кровати, горячей ванны?

– У нас здесь – не пансионат. Я не собираюсь тебя кормить и охранять. Или ты забыл, что здесь делаешь? Ты воевал против нас, убивал наших солдат! Ты…

– Я буду работать, – оборвал меня, возразил быстро, но сдержанно. – Дайте мне любую работу. Самую тяжелую и грязную, какая есть. Я буду полезен. Буду трудиться столько, сколько нужно. Дайте мне всего месяц, чтобы я смог закончить рукопись.

Сбил с толку второй раз. Заставил задуматься. Его намерения серьезны. Он готов терпеть лишения и помогать врагу из-за кипы бумажек. Где предел? Насколько они ему важны? Готов ли он отдать за них даже жизнь?..

Джереми отрицательно качнул головой, покрутил пальцем у виска.

– Месяц?

Надзиратель активно замахал руками, всем видом выказывая позицию “против”.

– Может быть, полтора, – непоколебимо заметил пленник.

Я усмехнулась.

– Спасибо за честность.

– Прошу. Мэм. Обещаю, что буду полезен. Поручите мне что угодно. Я отплачу за ваше милосердие сполна.

Необычный парень. Странный. Примечательный. Я наклонилась к нему, схватила за подбородок и заставила поднять голову, взглянула прямо в его бледно-зеленые упрямые глаза. Да, их стоило скрывать. Острые, пронизывающие, цепкие. Я загляделась на них, на уголки скул, на округлость нежно-персиковых губ, на прямую линию длинного узкого носа. В животе что-то на мгновение сжалось, теплой дымкой пронеслось по телу, разошлось волнами приятной истомы и тут же исчезло.

– Что угодно?

Его зрачки шевельнулись, попытались найти на моем лице подсказки. Нашли ли?

– Что угодно, – глухо подтвердил он.

– Посели его в ратушу. В комнату ожидания суда. Убери всю мебель и поставь кровать. Не очень узкую. И проверь водоснабжение, – приказала Джереми.

– Вы не пожалеете, мэм, – тут же отозвался пленник, и по его губам впервые скользнула робкая улыбка.

– Ах да, и не забудь его помыть.

Из груди вырвался усталый вздох. Эти накладные и отчеты никогда не кончатся. Восстанавливаться после войны очень болезненно, раны города заживают не скоро, некоторые начинают чесаться, некоторые еще предстоит зашить, а лечение назначать мне. Каждый день – решения, решения, решения. Куда потратить ресурсы, и где поберечь, куда направить людские силы, и где проще оставить разруху до лучших времен. Спасибо, папа, что научил меня справляться с обязанностями, хоть и со скрежетом, хоть и до поздней ночи.