Мой преданный враг
Шрифт:
В тот миг я пообещала себе, что вернусь. И когда-нибудь обязательно стану свободной. Наверное, именно тогда больше всего возненавидела его… даже не самого лорда Венского, а именно мальчишку, который столь легко и безразлично решил мою судьбу, попросив отца избавиться от меня. Почему? Я долго не могла понять, делая лишь предположения. Стыд? Страх, что расскажу? Чувство унижения? Даже потом у меня остались только догадки.
Моя ненависть росла с каждым днем. Особенно в те моменты, когда мадам Олисья приказывала высечь меня на заднем дворе закрытого пансиона. Главная настоятельница носила черное строгое платье, собирала темные волосы в тугой пучок и никогда не улыбалась. От нее вечно пахло чем-то кислым. Послушницы узнавали о приближении мадам Олисьи задолго до ее появления, лишь по одному аромату этих ужасных духов.
Она любила наказания. Большого повода для этого не нужно было, достаточно малейшей провинности, будь то случайно разлитые чернила на тетрадь, отказ вышивать бесчисленные гобелены или недоеденный завтрак. Мадам Олисья никогда не расставалась со своей указкой, которой частенько давала нам по рукам, если мы неправильно отвечали на уроках.
Мне всегда доставалось больше всех, как зачинщику. Я была очень неусидчивым ребенком. Трудясь на огороде, частенько отвлекалась и бегала с другими девчонками к местному озеру, за что нас лишали на сутки еды или запирали в подвале. Убирая урожай, могла завести игру прямо в поле, на долгое время забывая о работе. Доходило до того, что несколько дней после наказания просто не могла ходить, со злостью вспоминая белобрысого мальчишку. Даже когда я вела себя прилежно, выполняя с другими послушницами распорядок дня, мадам Олисья все равно находила причину, по которой можно было бы наказать непокорную рыжую девчонку. Она невзлюбила меня с первого взгляда, когда люди лорда Венского только-только привезли в мрачные стены небольшого монастыря непослушную крестьянку.
Мне сразу не понравилось блеклое одинокое здание на склоне обрывистого холма, окна которого казались темными провалами глаз какого-то монстра. Именно такие ассоциации возникли при виде пансиона, где мне предстояло провести несколько долгих тяжелых лет. Я поняла это сразу, как только переступила порог мрачного и холодного помещения. Послушницы, встречавшиеся на моем пути, будто безмолвные призраки бродили коридорами.
Здесь учились разные дети: в основном это были сироты, имеющие обеспеченных опекунов. Возможно, поэтому на мне срывались чаще, чем на остальных, ведь я была бесправной, и это обстоятельство будто развязало настоятельнице руки. Более того, как оказалось, сам лорд Венский дал разрешение делать со мной все, что она посчитает нужным.
Со временем я стала замечать по взгляду мадам Олисьи, что ей нравится нас наказывать. Поэтому стала очень осторожной и покладистой, не желая лишний раз провести ночь в холодном, сыром подвале. Только настоятельница все равно находила причину, по которой меня можно было бы высечь соленым кнутом.
Пока однажды все не изменилось…
Глава 2
Мне едва исполнилось одиннадцать. Я стояла на коленях перед всем пансионом в расстегнутом платье, которое настоятельницы специально припустили, оголяя мои плечи и спину. Это был женский пансион, поэтому никого не смущал такой фривольный вид, кроме меня самой.
— Двенадцать. — Очередной хлесткий удар пришелся по лопаткам, оставляя глубокий след.
Однако я не проронила ни звука. Извиняться не стану и слез моих они не увидят.
— Тринадцать. — Боль прожигает все тело, до крови закусываю губу, снова вспоминая лицо белобрысого мальчишки.
Всегда вспоминаю, когда мне больно. Ведь ему тогда тоже было больно, наверное, поэтому он сделал все, чтобы и мне стало больно… никогда не прощу!
— Четырнадцать.
Не прощу, как он безразлично выбил из моей руки браслет.
— Пятнадцать.
Как спокойно наблюдал, за плачущей и брыкающейся девчонкой, что с жестокостью отбирают у матери.
— Шестнадцать.
Как провожал меня безразличным взглядом, с отвращением глядя на мои и мамины слезы.
Вновь боль… не выдерживаю, из уст вырывается стон, а дрожащие пальцы с силой сжимают измятую и влажную после дождя траву.
Я словно бы специально множила в себе ненависть к тому мальчишке, тем самым пытаясь выжить. Выжить в месте, где нет любви и похвалы, только учения или наказания.
— Восемнадцать. — Ощутила, как по спине потекло что-то горячее.
Перед глазами возникла красная мутная пелена. Боль сильная, но моя злость была сильнее. Я закричала, выпуская эмоции наружу и не сразу понимая, что плеть больше не опускается на мои израненные плечи.
Удивленно обернулась, замечая растерянность на лице наставницы. Она переводила ошеломленный взгляд с плети на собравшихся вокруг соратниц и обратно. Мне с трудом удалось остановить свое внимание на том, что так сильно поразило женщину. Оказывается, плеть вся потрескалась и разошлась на мелкие нити, а на конце была и вовсе словно пропалена. Хотя может мне показалось? Боль не давала сосредоточиться, а яркое солнце слепило.
В какой-то момент перед глазами поплыло, я упала на траву, полностью обессиленная. Кажется, у меня даже ничего больше не болело, просто потянуло в сон…
Разбудил привычный колокол на молитву. С неохотой разлепила глаза, не сразу осознавая, что нахожусь у себя в комнате, а надо мной склонилась Ирри – моя соседка и лучшая подруга в этом страшном, темном месте.
— Проснулась, наконец! – искренне обрадовалась кучерявая девочка и улыбнулась. – Ты долго спала, уже начали подумывать, что же с тобой делать? Мадам Зорина не могла понять, почему ты не приходишь в себя.
Мадам Зорина была одна из самых старших настоятельниц, которая обучала нас некоторым премудростям травничества и целительства. Она не была таким хорошим лекарем, как моя мама или известной знахаркой, как бабушка. Мадам больше почитывала, а на нас практиковалась, чаще уповая на богов, нежели действительно исцеляя. Хотя ее мази иногда, в самом деле, утоляли боли, вызванные очередным наказанием настоятельницы Олисьи.
— По пансиону ходят такие невероятные слухи! – неожиданно поделилась подруга, вплетая в темные волосы черную ленту. – Будто сами боги остановили мадам.
И тогда я вспомнила! Как меня охватила злость, как бросило в жар, а потом я увидела сломанную плеть. В богов послушницы обязаны верить, но не думаю, что кому-то из Великих есть дело до непокорной бесправной девчонки, вроде меня. Моя жизнь зависит не от богов, а от воли лорда Венского. Теперь я это прекрасно понимаю.
Вот только объяснить случившееся не могу. Те эмоции… злость. Ярость. Боль. Могли ли они повлиять на произошедшее? Этого просто не может быть. Во мне никогда не было силы и тем более в роду не рождалось магов. Ведь всем известно, что магом можно только родиться, маги чистокровные.