Мой путь к мечте. Автобиография великого модельера

Хилфигер Томми

Когда оставались одни, мы обычно спрашивали маму: «Почему папа такой сердитый?» Моя мать, Вирджиния, дипломированная медсестра, трудилась в ночную смену – с шести до одиннадцати часов. Она приходила домой, готовила завтрак для всех нас и не успевала выспаться, но всегда находила во всем лишь хорошее. Миниатюрная женщина с каштановыми волосами, у которой один глаз был зеленый, а другой – карий, добрая, теплая, чуткая и любящая. Мама была поистине святой.

«В магазине у папы работает кондиционер, а когда он возвращается домой, здесь нет кондиционера, милые». Вот почему он сердился летом. «Дорогу не почистили, а на ней гололед, дорогие». Вот почему он сердился зимой. Отец был в плохом настроении каждый сезон, почти постоянно.

Мой отец любил встречаться

с приятелями. Они с удовольствием играли в карты, стреляли по тарелочкам, ходили в бар и делали спортивные ставки. Его жизнь, вызывавшая в нем радостное возбуждение, протекала за пределами дома. Он был красив, безупречно одет и любим всеми, кто его знал. Общаясь с соседями, клиентами и друзьями, он был совершенно очаровательным, но дома представал совсем другим, и никто не видел этого, кроме нас. Содержание дома обходилось дорого. Приходилось выплачивать ипотеку и покупать одежду для девятерых детей. Он был воспитан протестантом, а женившись на моей матери, принял католичество. Отец следовал этим правилам, тем не менее Ричард Хилфигер, разумеется, не казался довольным жизнью, хотя при таком количестве детей был прилежным кормильцем. Сомневаюсь, что он хотел иметь девятерых детей. Возвращение домой означало для него столкновение с реальностью. Каждый вечер, когда его машина въезжала на подъездную дорожку, мы разбегались и умолкали.

Если я оставлял велосипед на подъездной дорожке, или мои туфли лежали на лестнице, а не в моей комнате, куда их надлежало убрать, или я ударил сестру (это происходило примерно раз в неделю, когда мне было пять лет, и продолжалось до 11-летнего возраста), отец наказывал меня и шлепал, причем сильно. Я ненавидел и боялся отца и всегда стремился избегать его общества. И научился мастерски скрываться от отца, когда он находился дома. Становился фантомом, призраком. Прятался от него, потому что никогда не знал, в какой момент он обнаружит мои оплошности и набросится на меня.

Моя мама была очень доброй и любящей, и ей претило физическое наказание. Она знала, что это неправильно. Желая защитить меня, она негромко говорила мужу: «Хватит». Мама пыталась сгладить наши отношения, но я всегда пребывал в тревоге, что чем-то выведу его из себя, и каждую неделю он на деле доказывал небезосновательность моих опасений.

Неважно, вел ли я себя лучше или хуже, – отец пугал меня каждый день моей жизни.

Когда в семье девять детей, жизнь сложна. У всех нас были определенные роли в семье, но не уверен, что они имели разумное обоснование. Кэти, первенец, творческая натура, обладавшая прекрасным вкусом. Она постоянно делала в доме перестановки: лампу сюда, стол туда, кушетка передвигалась к другой стене. Она содержала все в чистоте и во всех отношениях была прилежной. Еще она остро ощущала отсутствие достатка в доме. Она замечала, как одеты другие люди, где и как они живут: «Ой, смотри, у них хорошая машина»; «У них красивый дом и бассейн»; «Их отец врач. Они, наверное, богатые». Это ощущение передалось и мне. Мы смотрели на детей бизнесменов, видели, как они хорошо одеты и воспитаны, живут в добротных домах, и думали: «Они само совершенство».

Кэти попыталась вступить в школьную команду поддержки спортивных состязаний. В то время участницы этих команд отличались яркой красотой, и сильно расстроилась, когда не прошла отбор. Однако она была хорошей гимнасткой, поэтому ей предложили стать талисманом Фри Академи, старшей школы Элмайра, Синим Дьяволом. Она была очень привлекательна, но никогда не задумывалась о своей внешности. Она просто не понимала, как была красива.

Я был вторым ребенком, на два года младше, и ничего не умел делать правильно. Позорно не успевал в школе и, несмотря на спортивный азарт, так и не стал спортсменом. Это бесконечно огорчало моего отца. Мори Коллинз – один из лучших друзей отца. Его сын Чарли был прекрасным футболистом. Мори мог без устали рассказывать о Чарли. Думаю, это глубоко задевало моего отца, потому что он не мог похвалиться моими успехами. Тренеры говорили мне: «Ты не вышел ростом для

баскетбола» или: «Ты недостаточно крупный для футбола», и мне не нравился бейсбол. Мне не удалось преуспеть в чем-либо. Отец любил рассказывать мне про соседских детей: «Томми Линч гениальный!», «Отличный парень этот Скотти Уэлливер!», «Джимми Роджерс великолепный баскетболист!» А потом с презрением смотрел на меня. Не знаю, что такого натворил, что разозлило его, но, став старшеклассником, понял: я не смогу заставить его изменить отношение ко мне в лучшую сторону. И оставил эти напрасные попытки.

Моей сестре Дороти, родившейся через год после меня и названной в честь матери нашего отца, нравилось имя Сюзи, и она попросила всех называть ее так. С тех пор она стала Сюзи. Она была умницей. Любознательная, любительница приключений, общительная – она была кем угодно, только не книжным червем, но поражала всех своими неизменно звездными оценками. Сестра обладала быстрым умом, имела толпу друзей и готовые ответы на любой вопрос. Мой отец питал к ней слабость, потому что в детстве она часто болела и в подростковом возрасте у нее диагностировали рассеянный склероз [2] .

2

Рассеянный склероз – хроническое аутоиммунное заболевание, при котором поражается миелиновая оболочка нервных волокон головного и спинного мозга.

А я был мечтателем. Сама жизнь вынуждала меня фантазировать, потому что не мог понять очевидные для всех вещи. Английский язык, история, математика – выше моего понимания. Когда я пытался читать книгу, мне хотелось, чтобы глава занимала пару страниц, и начинал чтение снизу вверх. Мои глаза перескакивали с одной строки на другую, могли попасть в середину страницы, и я читал снизу вверх. Иногда мне хотелось начать с правой страницы разворота и читать задом наперед – просто не мог этого контролировать.

Я стремился к знаниям. Мне было интересно. Думаю, меня можно было назвать любознательным, но я всегда отвлекался на происходящее вокруг меня. И поскольку не мог усваивать информацию так, как это делали все остальные (моя дислексия выявится значительно позже), я схватывал вибрации, мимику, язык тела и развивал мой собственный радар как способ поддержки. И плутовал.

Я сидел в классе старшей школы на уроке математики у мистера Губера и думал обо всем, кроме алгебры. Это было запредельно сложно для меня – 2x, деленное на y, квадратные корни, и не мог не беспокоиться: «Если я преодолею это, мне нужно заняться геометрией!» И никак не мог сосредоточиться, поэтому каждый раз лишь все больше путался. Так что решил просто посещать занятия, угадывать ответы на тесты, а там посмотрим, чем закончится учебный год.

Я видел, что другим детям в классе все понятно. Когда мистер Губер раздавал проверенные работы, они получали больше девяноста баллов. Моя контрольная была исписана красными чернилами и оценена в тридцать пять баллов. И пока он разбирал ответы, а одноклассники исправляли свои ошибки и делали нужные пометки на будущее, я, бывало, уставлюсь на туфли от Thom McAn, которые были на учителе, его коричневые брюки из полиэстера, его белую рубашку, «не требующую глажки после стирки», его галстук, «не требующий глажки после стирки», и думаю: «Мистер Губер, наверное, хороший клиент универмага Sears!»

Некоторые учителя относились ко мне с пониманием, потому что были хорошими людьми, а я рос милым ребенком, любившим пошутить. У меня было множество друзей, и мы едва сдерживали свое веселье, чтобы нас не выгнали из класса. Моим коронным номером была имитация, и когда учитель отворачивался, чтобы написать что-то на доске, я копировал его жесты или подражал его голосу, желая вызвать смех, в основном для того, чтобы прикрыть свою неуспеваемость.

Я знал, что они думали обо мне: этот мальчик, по-видимому, не подает особых надежд.