Мой пылкий лорд
Шрифт:
Люсьен прислонился к окну с красными стеклами, сложив руки на груди, и слушал сообщения каждого по очереди, но сосредоточиться ему было трудно, поскольку мысли его, представлявшие собой смесь желания и раздражения, то и дело возвращались к Элис Монтегю.
Как посмела она так с ним обойтись? Кем она себя воображает? И почему, скажите на милость, он не может выбросить ее из головы? Какая нелепость. Его, Люсьена Найта, безумно влечет к какой-то маленькой девственнице с глазами лани. Эта девица — ханжа. Неудивительно, что она довела Кейро до сумасшествия своей повышенной стыдливостью. Ее нравоучения до сих пор злили его. «Вот что такое любовь, Люсьен! Вот что она делает!» «Любовь», — подумал он, презрительно фыркнув. Однако Люсьена
«Элис опасна, вот в чем дело», — подумал он. Она угрожает его пониманию жизни, доставшемуся с таким трудом, жизни со всей ее безжалостностью. Жизнь лишила его всех идеалов и иллюзий — и все же он пожертвовал бы чем угодно, лишь бы встретить человека, который воскресил бы в нем былую веру.
Но на самом ли деле она столь добродетельна? Люсьен мысленно усмехнулся. Существуют ли вообще добродетельные люди? Эта девушка уязвила его, и он решил отплатить ей за оскорбление, показав, что на самом деле она вовсе не такой образчик добродетелей, какой кажется сама себе. Ему не хотелось причинять ей боль, но он приготовился хорошенько напугать ее, чтобы доказать свою правоту — мисс Два Башмака точно так же не является непогрешимой, как и все остальные. Элис была так чиста, и это задевало его, но гораздо легче сбить с нее спесь, чем тщетно пытаться подняться в ее сферы.
В голове у Люсьена мелькнула беспокойная мысль: «Что, если ты подвергнешь ее испытанию, а она его выдержит? Что, если она докажет, что ты ошибаешься?»
Взрыв смеха, раздавшийся в комнате, оторвал Люсьена от размышлений. Марк подал ему список различных агентов, побывавших этой ночью в Гроте. Все нации, союзные Англии, были здесь представлены — Россия, Австрия, Пруссия, Португалия и прочие. Люсьен рассеянно изучал список, огромным усилием воли на мгновение выбросив Элис Монтегю из головы.
Проще говоря, так называемый орден Дракона был инструментом контрразведки, который существовал со времен королевы Елизаветы и ее зловещего тайного вдохновителя Вальсингама, истинного отца шпионажа в Англии и личного друга первого маркиза Карнартена. Сутаны и прочая таинственная дребедень существовали как часть вековой связи между шпионажем и оккультизмом. Оккультная чепуха притягивала бунтарей, авантюристов и недовольных людей из общества; эти люди, в свою очередь, притягивали тайных агентов. Умные агенты умели высматривать сочувствующих союзников среди изгоев и неудовлетворенных, ничего не подозревающих людей, которых можно было использовать в своих планах, — простофиль, которые одалживали им деньги, или тех, кто мог бы ввести их в те круги общества, куда они хотели проникнуть.
Протеже Люсьена, которых он ласково называл Север, Юг, Восток и Запад, и, разумеется, Толберт, играли именно эту роль. Им было примерно по двадцать пять лет, все из хороших семей. Молодые люди смешивались с толпой гостей не только чтобы следить за закрепленными за ними четвертями круга, на которые был разделен Грот, но также чтобы играть роль неугомонных, темпераментных повес, которых искал какой-нибудь умный агент, строящий очередные заговоры.
Эти молодые люди стали отличными помощниками Люсьену, и поскольку никакого официального курса для королевских агентов не существовало, он задумал после войны обучить их всему, что знал сам, как и его отец, маркиз, учил его. Они были молоды и все еще в достаточной степени идеалисты, поэтому не испугались, когда Люсьен предупредил их, чтобы они не рассчитывали даже на благодарность за свои труды. Они занимались этой работой ради приключений и ради того, чтобы, ходя по лезвию ножа, ощущать трепет жизни. Когда собрание закончилось и небогатый набор ценных сведений был выложен, молодые женщины и мужчины начали посматривать друг на друга, думая уже об отдыхе, поскольку свое дело они сделали.
— Есть
Люсьен подавил зевок.
— Да?
— Я подслушал одного из агентов царя — как бишь его имя?
— Леонидович?
— Да, верно. Я слышал, как он говорил одному из австрийцев, что Клод Барду жив и работает на американцев.
Люсьен уставился на него, чувствуя, как холодеет кровь. Лицо его стало пепельным, и вполне вероятно, что сердце у него на мгновение перестало биться.
— Жив? — с трудом проговорил он, стараясь, чтобы голос его звучал небрежно. — Как же это может быть?
— Леонидович сказал, что он не знает, есть ли у этих слухов какое-либо основание, — ответил Марк, лениво пожав плечами, — но говорят, что Барду сам запалил огонь в Париже. Инсценировал свою смерть, а потом бежал в Америку.
О Боже! Эта новость потрясла Люсьена. Сразу же перед его мысленным взором возникло лицо видавшего виды ирландца Патрика Келли. Он быстро опустил глаза и отвернулся, чтобы скрыть свое смятение.
Проклятие! Он ведь слышал, что Барду мертв — не пережил падение Наполеона. Когда Люсьен узнал о том пожаре в Париже, он отметил кончину этого чудовища, выпив своего лучшего портвейна. Единственное, о чем он жалел тогда, что не он сам убил Барду.
За спиной у него Стюарт Кайл, ответственный за восточный сектор, тихонько свистнул.
— Барду — личность легендарная! Если он стал наемником и предложил свои услуги американцам… — Молодой человек многозначительно передернул плечами.
— Помните рассказ о том семействе купца, которое он уничтожил в Вестфалии, заподозрив, что купец тайно работал против короля Джерома? — мрачно добавил Марк. — Это просто проклятое отродье дьявола.
— Хватит! — резко приказал Толберт. — Здесь дамы.
Марк и Кайл торопливо пробормотали извинения смущенным девушкам, но Люсьен не обратил на это никакого внимания. В горле у него застрял комок, и холодный пот выступил на теле. Он вытер влажные ладони о панталоны и беспокойно заходил взад-вперед, стараясь собраться с мыслями.
Клод Барду, французский агент, известный под кличкой Тритон, был шпионом высшей категории и главным человеком Фуше, его тайным оружием. Между ним и Люсьеном произошел некий инцидент, о котором молодые люди, находившиеся в комнате, ничего не знали.
Кровавая история!
Люсьен никогда не рассказывал ни Деймиену, ни Кэслри, вообще ни одной живой душе о том, как его схватили и подвергли пыткам вражеские агенты полтора года назад, весной 1813 года. При побеге он убил всех людей Барду; теперь только два человека из живущих на земле знают о чудовищном испытании, через которое он прошел, — сам Барду, истязавший его, и Люсьен, вынесший все мучения.
Позднее он узнал, что Барду выполнил приказания Фуше не оставлять видимых следов пыток на его теле, однако этому животному удалось запечатлеть боль в глубинах его сознания. Люсьен считал, что он похоронил воспоминания, узнав о смерти Барду, но все мгновенно воскресло, кошмар вновь погрузил его в то дикое состояние, в котором он прожил последние дни перед побегом, точно загнанный зверь. Ненависть растекалась по жилам, как едкая кислота, как яд. «Ей-богу, Патрик, — мрачно думал Люсьен, — если этот французишка, этот ублюдок действительно жив, я отомщу за вас». Нет ничего неправдоподобного в том, что теперь Барду работает на американцев, размышлял Люсьен, потирая затылок и расхаживая по комнате в тревожном возбуждении. На побережье бывших колоний война бушевала с 1812 года. Дипломаты обеих сторон начали обсуждать эту проблему почти два года назад в голландском городе Генте, но достигли немногого. Сражения продолжались, равно как и блокада. Тем временем падение Наполеона оставило французских шпионов вроде Барду без работы, они не могли вернуться во Францию, где восстановленные на троне Бурбоны смотрели на них как на предателей, нежелательных лиц во всей победоносной союзной Европе.