Мой снежный рай
Шрифт:
Уже засыпая, я вдруг почему-то вспоминаю, как получал визу у американцев пару недель назад, и эта картина, вместе с предвкушением скорого отъезда, вызывает приятное чувство в мозгу, перед тем как он окончательно окутывается сном.
***
Посольство выглядит так же, как одиннадцать лет назад. Единственное, но важное отличие – отсутствие гигантской очереди желающих посетить рай: теперь можно не вставать в четыре утра, а цивилизованно зарегистрироваться через интернет, прийти к назначенному сроку, пробраться сквозь строй рекламоносов с предложениями
Передо мной клерк примерно моего возраста, с доброжелательной, но серьезной физиономией. Я протягиваю ему подготовленную кипу бумаг, доказывающих, что у меня есть необъятное количество причин вернуться обратно в родную Россию, а сверху гордо красуется основная бумага – официальный вызов работодателя. Однако клерк не впечатлен, он небрежно берет кипу и, бросив на нее мимолетный взгляд и даже не пытаясь листать, начинает допрос.
– Мистер Антонов, цель вашей поездки?
Дурацкий вопрос. Он что, не видит вызов?
– Временная работа, - я отвечаю по-английски, стараясь произвести впечатление, и вижу легкую улыбку в ответ. Дальнейшее общение проходит на английском.
– У вас нет работы в России?
– я повторяю в ответ историю про собственный бизнес и намерение вернуться, и вижу недоверие в глазах. Начинается выспрашивание деталей про фирму – а где? а чем занимается? а ваша должность? а как же без вас ваша фирма?
– У меня есть партнер, он отпускает меня, - это почти правда.
– Он будет руководить фирмой в мое отсутствие.
– Какой у вас средний доход в России?
Я называю внушительную цифру. Да, я могу себе позволить купить авиабилет и платить за жилье. Чего ему надо, в конце концов?
– Окей, и вы оставляете свою фирму и едете в США работать за десять долларов в час?
Тут до меня доходит странность ситуации, с его точки зрения. Черт, я же самое главное забыл сказать!
– Да, это так, сэр, но дело не в деньгах. Я просто люблю горы и лыжи, и хочу на время сменить обстановку.
Недоверие в глазах чуть притихает, но начинается новая серия вопросов.
– Вы давно катаетесь на лыжах?
– Да, более пятнадцати лет.
– Назовите несколько курортов, где вы катались.
– Вейл, Кистоун, Шамони…
Знакомые названия, похоже, успокаивают клерка. Я чувствую, что уже близок к успешной сдаче экзамена.
– Это для вас разновидность отпуска?
– Да сэр, можно и так сказать. Мне в самом деле нужно сменить обстановку.
Пауза.
– Ну что ж, мистер Антонов, история необычная, но… почему бы и нет.
Он черкает что-то на анкете, забирает вызов из Сноулэнда, и протягивает мне назад мою остальную кипу, так и не раскрыв ее.
– Вы можете получить свой паспорт с визой завтра.
– Спасибо сэр!
– Удачи.
Слава тебе господи. Вот какой дотошный попался, мог ведь и зарубить мой запланированный снежный рай.
20 ноября
Бланка открыла глаза. Было семь утра, весеннее солнце нарисовало расходящиеся тени и лучи на потолке, через приоткрытое окно доносилось чириканье воробьев и шорох метлы в руках отца,
Сегодня финальный тест, и четыре года обучения будут позади.
Бланка потянулась и сочла, что можно еще поваляться и повспоминать что-нибудь хорошее за последний год.
Сказать по правде, год был довольно тягомотный. Семинары, лекции, тесты, работа (она подрабатывала ассистентом), снова лекции… Честно говоря, она частенько скучала по прошлым веселым временам и по Марко, особенно в начале года, вскоре после их расставания. Они иногда виделись в университете, случайно встретившись в коридоре или библиотеке, и всегда здоровались, как друзья, но никогда не разговаривали. Она давно уже твердо решила, что никогда не станет женой фермера… чтобы застрять навсегда в дальнем углу Патагонии, слушать разговоры о ценах на мясо и шерсть, о дорожающих кормах, об идиотах в правительстве и о футболе. Это были основные темы, которые обсуждались в компаниях местных мужчин в возрасте от двадцати до семидесяти, за исключением ее отца, который частенько затевал за семейными ужинами беседы о книгах, кинофильмах и разных странах.
Марко был хороший парень, добрый, симпатичный, серьезно относящийся к делам и учебе, но он не был исключением из правил – мог просидеть целый вечер в баре, потягивая пиво и наблюдая футбольный матч, и не понимая, какого рожна Бланке не сидится, когда всем вокруг и ему так кайфово. Конечно, если уж она-таки вставала и говорила, что уходит, он шел ее провожать, но… видно было, что пиво, матч и приятелей ему бросать очень жалко. А если Бланка украдкой показывала ему на какого-нибудь недавно появившегося в городке иностранца, и мечтательно шептала «Вот бы узнать, где и как он жил, что видел и как разбогател…», он пожимал плечами, усмехаясь. Мало ли как разбогател… чего он сюда приперся? сидел бы там у себя в Европе или Азии… очень уж он не похож на нас, местных… Это все не говорилось вслух, но легко читалось в его глазах.
Им в самом деле было хорошо вместе… некоторое время (кажется, примерно семестр?), пока новизна и острота ощущений не притупилась, и Бланка стала понимать, что в далекой перспективе их устремления очень разные. И, решившись, постаралась ему все объяснить. Да, это было нелегко, но Бланке казалось, что Марко и сам понимает, насколько им будет трудно вместе.
Вот тебе раз, хотела вспомнить что-то приятное, и стала думать о Марко.
Бланка снова потянулась, и вскочила с кровати. Пора под душ, одеваться и в университет. Там она выпьет кофе с фланом и у нее еще останется достаточно времени, чтобы выбрать хорошее место в аудитории и морально подготовиться к тесту.
27 ноября
Последние дни перед отъездом мне уже стало лучше, очевидно моя депрессия испугалась предстоящего путешествия и на время затаилась. Я приостановил практику дневного засыпания на диване, проводил последние встречи с заказчиками, ругался по телефону с поставщиками, подписывал тысячи счетов и актов и устраивал выволочки работникам, все как в старые добрые времена. Витька, похоже, смирился с тем, что ему придется отдуваться в одиночку ближайшие четыре месяца. Мы с ним провели два интенсивных совещания, на которых он был посвящен в детали и нюансы моих проектов, чтобы это проекты не загнулись в мое отсутствие.