Мой спаситель
Шрифт:
Она не собиралась задерживаться, чтобы выяснить это. Быстро взгромоздясь на повозку и подхватив вожжи, она ловко щелкнула ими, и старенький пони побежал вниз по дороге из замка, отчего повозка едва не опрокинулась.
Она мчалась сломя голову, намереваясь оставить цыгана позади, в пыли, понукая лошадь пронзительными криками. Колесо повозки налетело на камень, мантилья слетела с головы, отчего волосы снова рассыпались по плечам. Но она не обратила на это внимания. Сердце бешено билось. Она даже привстала на козлах, управляя повозкой и подгоняя лошадь.
Ее
«О Боже!»
Он несся вслед за ней огромными прыжками, как настоящий берсерк[5].
Лине снова щелкнула вожжами. У нее в горле застрял панический крик. Повозка громыхала на ухабах, как свора гончих, преследующих кабана, отчаянно подпрыгивая и кренясь. Правые колеса попали в канаву, и повозка едва не перевернулась. Корзина с аккуратно сложенной тканью подпрыгивала и раскачивалась.
А потом внезапно повозка просела под чьей-то тяжестью — цыган взобрался на нее.
Она повернулась к нему, и ее глаза округлились от страха.
Его лицо выражало мрачную решимость. На руках бугрились мышцы, пока он перебирался через горы шерсти. Он преследовал ее, как волк гонит беззащитную косулю. И так же, как и обреченная жертва, Лине не могла ни на секунду оторвать глаз от своего преследователя.
Увы, она выбрала неудачное время, чтобы перестать следить за дорогой. Глаза цыгана тоже расширились, когда он через ее голову увидел впереди крутой поворот. Она не успела запротестовать, как он нырнул вперед повозки, выхватил вожжи у нее из рук, натянул их с такой силой, что пони заржал от боли, и они замерли на месте, подняв тучу мелких камешков и пыли.
Она бы полетела вперед, через голову лошади, если бы цыган не поймал ее на лету одной рукой. Она с шумом выдохнула, когда его локоть врезался ей в живот. Захлебываясь истерическим кашлем, она свалилась прямо на него.
— Отойдите от меня!
Легкие Дункана готовы были разорваться от напряжения, и пронзительный вопль Лине не придал ему облегчения. Зачем, во имя Господа, он побежал догонять повозку торговки шерстью, которой управляла отчаянная сорвиголова? У рыцарского благородства тоже должны быть свои пределы.
Вокруг них постепенно собиралась толпа любопытных путешественников, которые останавливались посмотреть на происходящее, впрочем, ни один из них не горел желанием вмешиваться в то, что явно было семейным скандалом.
— Убирайтесь прочь! — взвизгнула она, глядя на него расширенными от страха глазами.
Он с удивлением уставился на нее. Что происходит с этой женщиной? У нее не было никакой причины проявлять страх или враждебность. В конце концов, сейчас он почти наверняка спас ей жизнь.
— Не прикасайтесь ко мне, — испуганно выдохнула она, с трудом поднимаясь на ноги. Но на этот раз, подобно тому, как перепуганная собака кусает руку своего хозяина, она отвела руку назад и ударила его по лицу. Очень сильно.
Щека у него онемела, и в воздухе повис резкий звук пощечины.
Он растерялся. Еще никогда его не била женщина. Никто в здравом уме не решался злить де Ваэров. Это было сродни тому, как разбудить спящего волка. Хуже всего было то, что в ее глазах он не заметил ни тени извинения, только ужас от содеянного.
Он стиснул зубы, не зная, как реагировать. Какое-то мгновение у него просто чесались руки вернуть ей пощечину. Вместо этого он схватил ее за руку и усадил рядом с собой на деревянное сиденье. Потом щелкнул вожжами, заставляя старую клячу тронуться с места, и, не обращая внимания на любопытных зевак, остановившихся посмотреть на странную парочку, направил повозку в сторону ярмарки.
Еще никогда он не испытывал такого гнева — никогда! Не в его правилах было обращаться с женщинами грубо, но желание задушить эту особу захватило его целиком и полностью. Она должна быть ему благодарна, подумал он. Ведь только благодаря ему ее голова пока что оставалась на плечах, учитывая, в какой компании она находилась в последнее время. Но нет, глупая девчонка, похоже, пребывала в твердой уверенности, что может спуститься в ад и выйти оттуда невредимой.
Они ехали на повозке молча, пока замок позади них не растаял вдали, за холмом. Потом он натянул поводья, останавливая пони прямо посреди дороги.
Лине затаила дыхание, ее беспокойство и волнение усилились. Святой Боже, цыган намеренно остановился в этом уединенном месте. Что, во имя всего святого, он еще задумал?
Его пальцы, словно кандалы, сжимали ее руку. Может, отчаянно надеялась она, он ограничится только тем, что ограбит ее. Может, он всего лишь заберет ее деньги и скроется.
Но, кажется, начали сбываться самые худшие ее опасения, когда мошенник сунул свободную руку в кошель у себя на поясе и вынул из него небольшую бутылочку, зубами вытащив из нее пробку.
Яд!
Она попыталась высвободить свою руку.
— Сиди тихо, женщина, — приказал он, и в его синих глазах под темными бровями появился стальной блеск.
Отбросив ложную гордость, она набрала в легкие побольше воздуха и закричала изо всех сил:
— Убивают! Помогите! Убивают!
— Замолчи! — рявкнул он, встряхнув ее.
Несколько капель содержимого бутылочки попали ей на накидку. Она задохнулась от ужаса. А что, если ткань начнет расползаться?
Цыган огляделся по сторонам, чтобы удостовериться, что на ее крики никто не откликнулся. После этого он уставился на нее, но не со злобой, а с чем-то, напоминавшим разочарование.
— Убивают? — переспросил он.
Сердце по-прежнему бешено колотилось, и она со страхом смотрела на пятна у себя на накидке, ожидая и боясь, что материя вот-вот начнет расползаться. Он проследил за ее взглядом, и его губы дрогнули в сардонической усмешке.