Мой тайный дневник
Шрифт:
Ведь мы все четверо — одна бригада. Мише Юрану, Червенке, Шпале и мне поручено сделать один предмет. И этот предмет — скамеечка, не такая со спинкой, а просто обыкновенная скамеечка.
И все равно это очень трудно.
Когда нас с Мишей учитель определил в бригаду к Шпале, мы не очень-то обрадовались, потому что он ведь действительно провалился по математике. Зато когда к нам добавили Червенку, то мы восторжествовали, потому что он ведь отличник, хоть, прямо скажем, нам и не товарищ.
Но
Шпала — самый ловкий парень, а Червенка — самый неловкий. Это мы сразу поняли, потому как Червенка сломал два напильника, рубанком разорвал одну рубашку (Шпалы), испортил четыре ножки (у скамеечки) и ударил один раз по спине (собственной).
И вот сегодня все мы получили из-за него по труду по двойке.
У всех бригад скамеечки уже готовы, а у нашей всего еще три ноги. Учитель увидел ее и засмеялся. «Я, говорит, требую от вас не сапожный треножник, а нормальную человеческую скамейку», и поставил нам по двойке. Он бы, конечно, не преминул поставить нам и по колу, но ножка Шпалы была столь прекрасна, что он смилостивился над нами всеми.
Ножка Шпалы действительно была прекрасная. Мишина и моя — так себе, а у Червенки вообще никакой не было — он успел испортить целых четыре штуки. Первую сделал слишком тонкой, вторую — слишком толстой, третья была на десять сантиметров короче, а четвертая — на пять сантиметров длиннее.
Червенка спорил, утверждал, что пять сантиметров никакой роли не играют, но Шпала его быстро урезонил:
— Ты лучше не спорь, а работай! А то только материал портишь. Дай тебе целый лес, и ты изведешь его на одну скамейку.
Червенка разволновался, начал в сердцах колотить по гвоздю и вот как раз и попал себе по спине.
Поэтому, когда мы шли домой, он все еще дулся.
— Успокойся ты наконец! Ты действуешь мне на нервы с этой своей шишкой! — сказал Миша. — Мы и так ума не приложим, как исправить скамеечку, а тут приходится все время слушать еще твои причитания!
Я тоже сказал:
— Еще из-за тебя провалимся!
Но Червенка был по-прежнему горд собой и сказал:
— Здесь большого ума не требуется — пусть Шпала сделает за меня ногу, а я дам ему один раз переписать арифметику.
Миша рассердился — он же дает Шпале уроки по арифметике, и не одни раз, а все время. И он сказал:
— Он у тебя списывать не будет. Не нуждается! У него и без тебя уже была по контрольной четверка! Знаешь что? Вообще уходи-ка ты лучше обратно в бригаду Канториса! Нам такой вельможа не нужен.
Червенка испугался, потому что Канториса он боится. Перестал пыжиться и только сказал:
— Какой же я вельможа? Это Шпала вельможа, потому что он все умеет и не хочет мне показать.
Тогда Шпала его спросил, есть ли у них дома дерево. Оказалось, что есть. Они пошли к ним в
Шпала возвращался домой через наш двор, и на небе были уже звёзды. А мы все еще играли в футбол и позвали всех ребят; Шпала к нам присоединился, а Червенка — нет, потому что у него болели все части тела — так он старался сделать ножку. Тогда мы поставили его в ворота, но он все равно пропустил все голы. Ведь под мышкой у него была готовая ножка, и он не хотел ее выпустить из рук. А ногами брать голы еще не умел.
Он страшно неловкий.
Когда мы шли домой. Миша сказал:
— Знаешь что, Червенка? У тебя хорошая голова, и ты все знаешь, но, если б тебе пришлось, как Робинзону, оказаться на необитаемом острове, ты, наверно, не сумел бы сделать себе даже постель. И пришлось бы тебе спать на земле. И дикие козы ходили бы по тебе и не давали бы спать. И ты простыл бы и умер раньше, чем тебя спасли.
Червенка подумал и сказал:
— Я не буду Робинзоном, я буду доктором.
Миша сказал:
— Как хочешь, но мне медицина не нравится. Если бы я не решил стать астронавтом, я стал бы Робинзоном. Был бы у меня целый остров, и я построил бы на нем все, что захотел. Даже настоящий зверинец — пусть бы моряки удивлялись, когда приехали бы меня спасать.
Потом Червенка сказал, что и он, пожалуй, тоже хотел бы стать Робинзоном, но только вместе со Шпалой — если бы Шпала согласился быть его Пятницей и сделал бы ему постель.
Вот тогда-то мы и поняли, что Червенка не так уж глуп, а скорее просто хитер.
Но свою шишку он больше нам не показывал.
Когда я был маленьким
Бабку я очень люблю, он молиться всё-таки не хочу. Я ведь выбиваю ей ковры, бегаю за хлебом, в молочную…
Когда я был маленьким, я бабке верил. Да и сейчас верю. Пусть никто не подумает, что моя бабка обманщица или врунья.
Но когда я был совсем маленьким-маленьким и бабка меня клала спать, а я не хотел молиться, то бабка меня пугала. Мол, если вечером не помолиться, так до утра умрешь и господа бога прогневаешь. Она пугала меня, потому что я ленивый. Что же ей оставалось делать?
А я бога боялся, да и умирать мне не хотелось, потому что в постели куда лучше, чем в гробу. Поэтому я молился. Потом она меня пугать совсем перестала, а я все молился и молился. Каждый день, всегда. Иногда я путал молитву, но начинал все сначала, чтобы уж наверняка знать, что помолился как положено.
Но в третьем классе отец пообещал купить мне лыжные ботинки, а сам взял да купил самые обыкновенные. И мне стало очень обидно, потому что Мише купили как раз лыжные. Значит, у него были, а у меня нет.