Мой тихий ужас
Шрифт:
– Спокойной ночи, сын, – едва слышно произносит отец за дверью. – Надеюсь увидеть тебя за завтраком.
Я выжидаю, когда он уйдёт, раскрываю компьютер, а потом ещё долго не решаюсь продолжить чтение. Боюсь. Искушаюсь. Злюсь. В теле зарождается новая волна надежды с примесью горечи.
«Не может быть, – ржавой дрелью сверлит голову, – этого не может быть».
Моё упрямство мгновенно сгорает, а на экране проявляется бесконечный текст. Его так много. Буквы превращаются в густые чёрные заросли и лишь спустя минуты становятся различимыми.
Привет. Это я. Твоя София.
Да-да,
Становится дурно. Я будто слышу её голос. Мягкий, почти прозрачный.
Наверняка в твоей голове сейчас масса вопросов, но хоть однажды будь джентльменом и первым ответить на мой: «Какой сейчас год?» Я пишу тебе из скромной квартиры на окраине города. На часах почти полночь, наступило Рождество – ещё одна волшебная ночь, которую ты отобрал.
Собираюсь мыслями и понимаю, что Соня исчезла задолго до этого. На календаре второе декабря – прошло немало времени, прежде чем я нашёл эти записи.
А сколько тебе, Тихон? Тридцать пять, и ты воспитываешь тройку детей? Или семьдесят? Могу представить тебя стариком, что сохранил ошейник верного друга и теперь с удивлением поправляешь огромные очки, смотря на экран, или на что там в это время смотрят? А может, тебе всё так же двадцать с хвостиком? Ты импульсивен, лживо влюблён, читаешь постылые строки и сгораешь от ненависти.
Не угадала, Романова. Мне двадцать два. Ты права лишь в последнем.
Не берись злиться на лучшего друга. Арс не виновен, ведь он не знал, что подарок собаке может содержать хоть какой-то смысл, иметь какую-то нить. Однако я рада, что ты оказался более проницательным. И это чистая правда.
Чувства бушуют, но я в силах уловить сарказм между строк.
Не думай, что я сошла с ума и теперь преследую тебя повсюду. Это не так. Мне захотелось высказаться здесь, на электронных страницах, ведь ты никогда меня не слышал. Так услышь сейчас. Пожалуйста.
Она выражалась так, будто я причинил ей боль, а не иначе.
Когда-то ты сказал мне, что страхи не вечны. Стоит изложить их на бумаге, всех до одного, а после сжечь, и станет легче. Я долго сомневалась, но решила попробовать. Поверь, теперь у меня уйма времени, и я разделю этот страх на молекулы.
Да о чём она говорит?
Согласна, наши методы различны. Только я захотела поговорить со своей фобией открыто. Что ты сделаешь после? Уже не имеет значения. Сожги. Посмейся. Просто забудь.
Ничего из этого, Романова. Ничего из этого.
Признайся, ведь ты всегда был моим главным страхом. Моим ужасом. Моим прекрасным монстром под кроватью. Моим Парком Дугласом. А я навсегда останусь твоей маленькой и недосягаемой Мегги Янг. С ванильным рожком и несправедливо потерянным сапожком.
Я с остервенением закусываю щёки, чтобы не вскрикнуть. Она не имела права так говорить. Не имела права издеваться.
Я начну с самого начала, с первого дня нашей встречи. Помнишь его, Тихон? Конечно же, ты его помнишь. В тот день ты лишил меня мечты.
Но перед тем как ты продолжишь чтение, хочу предупредить тебя о неожиданных и весьма скверных открытиях. Они способны повлиять на тебя ровно так же, как и ничего не изменить. Будь терпеливее. Не открывай последний документ раньше времени, иначе моя исповедь потеряет свой смысл, а ты не усвоишь главного.
Пообещай мне. Прямо сейчас.
Обещаю. Обещаю, чёрт возьми!
Учащённый стук сердца перебивает пронзительный треск ткани. Теперь моя штанина напоминает лохмотья. Грубо отталкиваю Рона и возвращаюсь к экрану.
Наша первая встреча была незабываемой. Даже тогда ты смог сбить меня с ног, не сказав ни слова. Твоему таланту стоит позавидовать. Сто сорок два дня прошло с того момента.
В память невольно врезается та жуткая ночь. Та адская точка отсчёта.
любить
бояться тебя. Отнюдь не символично.
1.1
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЗНАКОМСТВО
1.1
Это было знойное, удушливое лето, то самое, что нещадно накинув удавку пообещает счастливые перемены. Фасады придорожных кафе плыли в солнечном мареве, походя на мираж. Люди без толку сновали по магазинам, нежась в слабых порывах китайских вентиляторов. Всюду лилась газировка, трескались кубики льда, а смолянистый асфальт в скверах испускал жар, тая, подобно огромному куску шоколада.
– Ну и жарища, – изнемогала Вета, обмахиваясь рекламным буклетом. – И где эта проклятая забегаловка? Мы уже сотню раз здесь проходили. Может, адрес неверный? Или под зноем дом испепелился? Так бывает. Я в кино видела.
Мы вышагивали по центральной набережной Евпатории, держась под руку, как наивные пятиклассницы. Либо старая привычка детства, либо страх потери и одиночества, но странный обычай оставался неизменным.
– Софка, глянь, у меня подковы на месте? – спросила подруга, неприлично задрав ногу, а следом вывернув другую, демонстрируя расплющенные набойки. – Маманя за эти калоши мне кишки на палец намотает.
Я неуверенно кивнула, отогнав беспокойство девушки. По правде туфли потеряли блеск на первом километре прогулки.
– Чудно, – выдохнула она, смахнув кудряшки с плеч. – Но если что-то пойдёт не так, скажем, что это ты их спёрла. Сегодня твой праздник, тебя не станут ругать. А вот мне грозит уборка в кладовке – мучительное рандеву с пауками, которых я до смерти боюсь. Уверена, ты меня поймёшь и не станешь злиться.
Я и Вета уже несколько лет были частью одной приёмной семьи. И пусть мы не являлись родственниками, нас объединяло что-то большее, чем кровная связь. Воровство конфет из столовой, ночные побеги, драки, червоточины первой любви – всё это связало нас прочными стальными нитями. Будучи пленницами детдома с малых лет, мы были счастливы покинуть его вместе, за руку, с полным сердцем надежд. Она заменила мне подругу, старшую сестру, некогда наставника и даже родителя.