Мой труп
Шрифт:
Думаю, за эту камею-сирень я и получила допуск к экзаменам.
Сказать, что я была к ним не готова, все равно что назвать оградкой Великую Китайскую стену. Я успела пролистать всего две книжки - «Энциклопедию юного театрала» и «Проблемы современного театра», принадлежащие перу самого И. В. Их оказалось достаточно.
На финальном «Собеседовании» меня несло по морю на всех парусах, без руля и компаса. Это походило на любовь: едва я открывала рот, из него вылетала восторженная ерундистика - зато без остановки и вне зависимости от вопросов, которые мне задавали!
В итоге меня занесло до утверждения: «Реализм на сцене изжил себя, и нужно искать для него новые формы или отбросить совсем».
Лица приемной комиссии подозрительно застыли. Но по причине полного отсутствия подготовки я плохо представляла, что мое заявление сродни предложению отправить на гильотину всех признанных украинских мэтров, и, безусловно, стала бы развивать идею дальше, но здесь Игнатий Сирень умудрился прервать меня - видно, для него это было апогеем:
«Что за ахинею вы несете?!»
Если бы он стукнул меня в лоб, вряд ли бы это произвело большее впечатление - я замерла с открытым ртом, а он, воспользовавшись образовавшейся паузой, кивнул похожей на Сфинкса гранд-даме в очках, предлагая ей задать мне новый вопрос.
Тут я наконец очнулась и, глядя на него чуть ли не со слезами на глазах, спросила:
«Вы что, со мной не согласны? Но ведь я же вас цитирую!»
Тут онемел уже он (наверное, только выйдя из аудитории, Игнатий Сирень вспомнил, что ничего подобного он никогда не писал).
Положение спасла преподавательница в черных очках. Позднее я узнала, что лет двадцать назад она была и его преподавательницей.
«Ну, вы оба еще молодые и категоричные», - примирительно сказала она.
Впоследствии Игнатий признался, что взял меня вопреки ее грозным предостережениям: «Она развалит вам курс. Она принесет вам на лекцию кошку с собакой, и вы будете их разнимать!» Взял исключительно за нахальство - ему нужен был лидер.
Он получил и своего лидера, и кошку с собакой. Пять лет он позволял мне крушить все догмы и правила, которые я разламывала в поисках своего «я». Пять лет он ставил свои лекции на вторую пару лишь потому, что я регулярно просыпала первую. Пять лет он разрешал мне заедаться с ним у всех на глазах, стоять на голове и танцевать на его парах канкан… Без преувеличений!
На третьем курсе я брякнула, что могу доказать бездарность режиссера Хорьковского, даже стоя на голове. «Давай, становись», - не моргнул глазом И. В. Не моргнув глазом я заправила юбку меж ног и встала в стойку.
На первом курсе, в первый же день учебы, отмеченный лекцией по театральной критике, я, размахивая лозунгом «Поздравим шефа с началом занятий», талантливо сорвала все пары.
На «Истории Западно-Европейского театра» - плела венок из роз, хризантем и засушенных виноградных веток, сагитировав принять участие в моем хитросплетении всех, от однокурсников до преподавательницы. На «Украинском языке» мы вместе с педагогом надували и расписывали любовными признаниями шарики. На третьей паре, когда И. В. вошел к нам, под ноги ему полетели цветы, вспрыгнув на учительский стол, я надела на голову Сирени венок, на шею - ожерелье из воздушных шаров и, усадив на скамейку, совершенно ошарашенного, провозгласила: «Учебно-драматический спектакль «Грезы любви». Почти стриптиз», - чем испугала уже окончательно.
В случае со мной стриптиз мог оказаться возвратом к сценическому реализму. Ему повезло. Выстроившись в ряд, наши девочки запели, неумело задирая ноги: «Без Игната жить нельзя на свете… Нет! Он - наше счастье, наших знаний свет!»
Арина наяривала на пианино. Я орала громче всех. Капустник продолжался около часа и закончился грозным:
Поцелуй же нас, ты нам нравишься,
Поцелуй же нас, не отравишься,
Поцелуй же нас, а потом мы вас,
А потом мы все РАСЦЕЛУЕМСЯ!
Во внезапно воцарившейся тишине я сосчитала: «четыре, три, два, один… пуск!» - и первая бросилась лобызать руководителя курса.
«Я знал, что вы ненормальные, но что до такой степени!…» - сказал Игнатий Валерьевич. Он смотрел на меня.
Естественно, сценарий и постановка были моими. Естественно, в устах И. В. «ненормальная» - было комплиментом.
Но там, в театральном, - среди таких же ненормальных, как я, - я была благословенно нормальна и надежно защищена от невыносимой реальности мира. И дело было не только в Игнатии - мир театра, такой непохожий на унылую, настоящую жизнь, окутал меня разноцветным лоскутным одеялом.
«Я поступила в театральный институт, чтобы спастись от нее, - честно написала я в институтской газете.
– Среди нормальных людей я всегда считалась идиоткой, бездельницей, в крайнем случае, чудачкой. А здесь, куда ни глянь, все такие. Жизнь и реальность - тут существа инородные».
«А можно узнать, - леденисто поинтересовалась на лекции сфинксоподобная дама в очках. Она преподавала у нас «Теорию драмы», - что значит «здесь все такие»? Кто я, по-твоему, идиотка, бездельница или чудачка?»
«Вы - неординарная личность!» - отчеканила я с убежденностью фанатичного пионера Пети.
В ответ Сфинкс улыбнулся…
Мы учились в театральном!
«А знаете ли вы, в принципе, значение слов «театр», «драма», «комедия»?
– опубликовала я юмореску в театральном журнале.
– Позвольте мне усомниться!
Начнем с того, что бог дионис, покровитель театра и поэзии, также бог вина и плодородия (секса!), и поэтому греки изображали его в виде быка или козла. (Неплохо для начала?) Его свита (то есть люди, чья профессия связана с театром) на празднествах в его честь состояла из ряженых в козлиные шкуры, распевающих песни, часто весьма непристойные.
Торжественная часть праздника дала рождение трагедии, а шутливая - комедии. Слово «трагедия» происходит от слов «трагос» - козел и «оде» - т.е. песня козлов. А «комедия» от «комос» и «оде». «Комос» - шествие подвыпившей толпы, той, что в козлиных шкурах.
То есть торжественные песни собрания козлов - это трагедия, а когда козлы напьются до непристойности - это уже комедия.
И чему в результате я должна посвятить свою жизнь?!! Изучению роста козлиных музыкальных способностей в течение двадцати с лишним столетий?»