Мой жизненный путь
Шрифт:
Эти две души не достигли моральной интуиции. И потому они в страхе отступили (бессознательно) перед жизнью, в которой еще не получили широкого распространения естественнонаучные идеи.
Я говорил тогда о "моральной фантазии" как об источнике морального в отдельной человеческой индивидуальности. Разумеется, я при этом не имел в виду нечто не вполне действительное. Напротив, "фантазией" я обозначил силу, которая в отдельном человеке способствует достижению всех областей истинного духовного мира. Для действительного же переживания духовного должны выступить силы духо-познания: имагинация, инспирация, интуиция. Однако первый луч духовного откровения в осознающем себя как индивидуальность человеке вспыхивает благодаря фантазии, далекой от всякой фантастики и являющейся образом духовно-реального. Именно это можно наблюдать у Гете.
Большую часть времени, проведенного в Веймаре, я жил в семье моего веймарского "незнакомого знакомца". Я занимал часть квартиры; фрау Анна Эунике [125] ,
Детей я видел только тогда, когда представлялся для этого случай. И это происходило часто, так как ко мне относились совсем как к члену семьи. Питался я, за исключением завтрака и ужина, вне дома.
125
Эунике, Анна (1853–1911). С 31 октября 1899 года — Анна Штайнер.
Но не я один чувствовал себя уютно в этом семейном кругу. Когда однажды молодые участники собраний Гетевского общества, приехавшие из Берлина, захотели побыть в более уютной обстановке, среди "своих", они пришли ко мне в дом Эунике. И, судя по тому, как они держались, я смело могу утверждать, что в этом доме они чувствовали себя прекрасно.
Здесь любил бывать и Отто Эрих Гартлебен, когда приезжал в Веймар. Гетевский альманах, изданный им, составлен нами именно там в течение нескольких дней.
Из моих собственных больших работ там были написаны "Философия свободы" и "Ницше как борец против своего времени".
Многие из моих веймарских друзей охотно проводили часок-другой у меня, в доме Эунике. Прежде всего мне запомнился Август Фрезениус [126] : с ним я был связан узами истинной сердечной дружбы. С определенного момента он стал постоянным сотрудником архива. До этого он издавал "Дойче литературцайтунг" [127] . Его редакция всеми принималась за образцовую. Многое накопилось у меня на сердце против филологии, какой она была под руководством последователей Шерера. Август Фрезениус заставил меня забыть про мои предубеждения. Он никогда не скрывал, что хочет быть только филологом, настоящим филологом. И филология была для него действительно любовью к слову, наполняющей жизненной силой всего человека; слово было для него человеческим откровением, в котором отражается вся закономерность Вселенной. Кто хочет прозреть все тайны слова, тот должен познать все тайны бытия. Поэтому филолог должен обладать универсальными знаниями. Соответственно применяемые, верные филологические методы могут, исходя из совершенно простого, бросить свет на широкие и важнейшие сферы жизни.
126
Фрезепиус, Август (1850–1924).
127
Фрезепиус, Август (1850–1924).
Фрезениус показал это на одном примере, чрезвычайно заинтересовавшем меня. Этот вопрос мы часто обсуждали, прежде чем он изложил свои мысли в коротком, но содержательном очерке в "Гетевском ежегоднике".
До этого открытия, сделанного Фрезениусом, все, кто занимался объяснением гетевского Фауста, заблуждались относительно одного замечания Гете, сделанного им Вильгельму фон Гумбольдту [128] за пять дней до смерти. "Концепция "Фауста", — говорил Гете, — стала для меня ясной в юности, более шестидесяти лет тому назад, с салюго начала (von vornherein); дальнейшее же развитие виделось менее подробно". Комментаторы восприняли слова "с самого начала" так, будто у Гете сразу возник план всего "Фауста", а затем он разрабатывал частности. Того же мнения придерживался и мой дорогой учитель и друг Карл Юлиус Шрёэр.
128
Гумбольдт, Вильгельм (1776–1835) — немецкий филолог, философ, лингвист, государственный деятель.
Если признать правильность этого взгляда, то окажется, что "Фауст" — это произведение, сложившееся в главных своих чертах еще в молодости Гете. Из этого следовало бы, что душевный склад Гете позволял ему работать исходя из одной общей идеи и что эта работа, при условии непоколебимости самой идеи, продолжалась шестьдесят лет. Открытие Фрезениуса неопровержимо вскрыло всю неправильность этого утверждения. Он показал, что Гете никогда не употреблял слова "с самого начала" в том смысле, какой приписывали ему комментаторы. Он говорил, например, что прочитал книгу "с самого начала", остального же не читал. Слова "с самого начала" употреблялись им только в пространственном
Благодаря правильному применению филологического метода многое из гетевской психологии стало более ясным.
Меня удивило тогда, что это открытие, которое стало известным после опубликования в "Гетевском ежегоднике" и могло принести дальнейшие результаты для понимания гетевского духа, произвело весьма слабое впечатление именно на тех, кого более всего должно было заинтересовать.
С Фрезениусом можно было говорить не только о филологии. Все, что волновало тогда современников, все, что происходило интересного в Веймаре или вне его, становилось содержанием наших долгих бесед. Мы часто встречались и горячо спорили о многом, что, впрочем, не нарушало гармонии наших отношений, ведь мы были убеждены в серьезности наших воззрений. И мне очень больно вспоминать, что моя дружба с Фрезениусом тоже дала трещину из-за недоразумений, возникших у меня в связи с архивом Ницше и фрау Фёрстер-Ницше. Мои друзья не могли представить себе картины происшедшего. И я не мог дать удовлетворяющего их объяснения, потому что, собственно, ничего особенного и не произошло. Причиной были утвердившиеся в Ницшевском архиве иллюзии, которые и вызвали недоразумения. То, что я мог сказать по этому поводу, содержится в опубликованных мной позже статьях в журнале "Магазин фюр литератур". Я глубоко сожалел обо всем этом, ведь дружба с Августом Фрезениусом пустила глубокие корни в моем сердце.
Часто вспоминал я еще одного моего друга, Франца Фердинанда Хейтмюллера [129] , который тоже присоединился к кругу сотрудников архива, но после Вале, фон дер Хеллена и меня.
В Хейтмюллере изживала себя тонкая, художественно ощущающая душа. Обо всем он судил с точки зрения художественного чувства и был очень далек от интеллектуальности. Атмосфера, царившая в архиве, приобрела благодаря Хейтмюллеру оттенок художественности. Он был автором тонких, изящных новелл и совсем неплохим филологом. И работал он в архиве не хуже других. Он всегда пребывал в своего рода внутренней оппозиции ко всему, что разрабатывалось в архиве, и в особенности к тому, как эта работа понималась. Благодаря ему мы некоторое время живо ощущали, что Веймар некогда был местом духовно активного и возвышенного творчества; теперь же его сотрудники удовлетворялись тем, что для уже созданного устанавливали, придерживаясь буквы, различные прочтения, а в лучшем случае комментировали тексты. Хейтмюллер анонимно описал все, что думал об этом, в "Новом немецком обозрении" С. Фишера, в новелле "Затонувшая Венеция". Сколько было потрачено усилий, чтобы отгадать, кто превратил некогда столь духовно процветающий Веймар в "затонувший город"!
129
Хейтмю. ялер, Франц Фердинанд (1864–1919).
Хейтмюллер жил в Веймаре со своей матерью, чрезвычайно милой дамой. Она подружилась с фрау Анной Эунике и часто бывала у нее, так что я имел удовольствие видеть в доме, где я жил, обоих Хейтмюллеров.
Мне вспоминается еще один друг, который присоединился к моему кругу в первые годы моего пребывания в Веймаре и сблизился со мной; дружба эта не прекратилась и тогда, когда я покинул Веймар и приезжал сюда изредка на короткое время. Это был немецкий художник из Богемии Йозеф Ролечек [130] , приехавший в Веймарскую художественную школу. Чрезвычайно симпатичный человек, в беседе с которым охотно раскрывались сердца. Ролечек был сентиментальным и в то же время слегка циничным человеком; с одной стороны он был пессимистом, а с другой — был склонен мало ценить жизнь, в которой, как ему казалось, никакие вещи не стоят даже и пессимизма, поскольку они не имеют ценности. В его присутствии часто говорили о несправедливости в жизни; и в конце концов он пускался в длинные рассуждения относительно того, как несправедливо было отношение света к бедному Шиллеру в сравнении с обласканным уже самой судьбой Гете.
130
Ролечек, Йозеф (1859–1934).
Несмотря на ежедневное общение с этими людьми и постоянный живой обмен мыслями и впечатлениями, я не мог тогда говорить непосредственно о моих переживаниях духовного мира даже с теми, с кем был близок. Я считал, что необходимо осознать, как истинный путь в духовный мир приводит сначала к переживанию чистых идей. И я прибегал к различным формам выражения, указывая на то, что человек, сознательно переживающий краски, звуки, тепло и т. д., в состоянии переживать?также чистые, свободные от влияния внешних восприятий и живущие вполне самостоятельно идеи. И в этих идеях пребывает истинный живой дух. Все остальное духовное переживание в человеке, говорил я тогда, возникает в сознании из этой жизни идей.