Моя Чалдонка
Шрифт:
— Ну вот, — она отвела в сторону совок с мусором. — Обратно Дима Пуртов! Первый день, а он уже спектакль устраивает. Посмотрел бы на себя: будто леший из болота! — Она перевела взгляд на Веню. — И этот, мурашок, за имя увязался. Ну, будет вам сейчас… Вот придет сейчас Мария Максимовна!
И, качая головой, уборщица прошла дальше по коридору и свернула к выходу.
Они стояли под дверью, поглядывая друг на друга: Дима — беспечно-вызывающе, Веня — тревожно-вопросительно. В школе тишина, как летом в тайге: то будто
Эх, как хотелось Вене на первый урок!
Еще бы! Первый урок — как первая страница в книге, как первый весенний день. И главное — на первом уроке никогда не спрашивают.
— Все ты! — плачущим голосом сказал Веня. — Все испортил. Обязательно грубить!
Дима постоял со скучающим видом, потрогал пальцем ссадину.
— Ладно тебе, суслик! Что же, про разъезд рассказывать? Записку чужую отдавать? Пойдем-ка во двор!
В классе шум резко оборвался. Мальчишки прильнули к двери, и в тишине услышали голос учительницы:
— Так вы ничего не знаете о морском волчонке? Послушайте.
Дима тихонько приоткрыл дверь, и они носами приткнулись к щели.
«Морской конек есть, — думал Веня, — и про морского кота где-то читал. Кажется, еще морской петух водится. А морской волчонок? Неужели тоже есть?»
Анна Никитична рассказывала историю мальчика-сироты из приморской английской деревушки. Дома мальчику жилось не сладко, да к тому же с малых лет его влекло к себе море. Однажды он спрятался в трюме корабля «Ника».
Трюм завалили со всех сторон ящиками и бочками: беглец оказался в тесном пространстве между ними. Он не мог выбраться, не мог сообщить о себе капитану. Смерть от голода — вот какова была его участь…
— Ну-ка, сдвинься! — Дима плечом оттеснил Веню.
— …И вот мальчик обнаруживает, что рядом бочка с водой. У него с собой нож — единственное его достояние (Дима пощупал свой плоский ножик в кармане брюк), он просверливает в бочке дыру и не только добывает воду, но точно рассчитывает объем бочки, чтобы расходовать воду по порциям. Ведь только через полгода корабль придет в порт!
Анна Никитична объясняет, как маленький беглец смастерил себе линейку. Диме видна рука учительницы. Мелок живо бегает по доске.
— Дима, дай мне посмотреть…
— Погоди!
— …Морской волчонок нашел в трюме ящик с галетами и сумел в точности вычислить, сколько галет в ящике и надолго ли ему хватит. Как вычислил? А вот как.
Снова мелок проворно складывает, делит, умножает.
— А если бы у мальчика не было этих самых простых знаний по арифметике, он ел бы и пил без меры, потом остался бы без запасов и погиб в темном, мрачном трюме.
Дима и Веня толкают друг друга, вытягивают шеи, приседают, еще на палец раскрывают дверь, но все равно: цифры на доске сливаются в единый белый узор. Неплохо было бы все-таки сидеть сейчас в классе — кое какие расчеты могут пригодиться! Обиделась, и сразу выгонять!
В глубине коридора тихонечко скрипнула дверь, послышались мелкие, легкие шажки. Навстречу этим шажкам прошаркала туфлями Елена Сергеевна.
Веня высунулся из-за печки:
— Мария Максимовна!
Ну да, все ясно: техничка, размахивая пустым совком, докладывала директору школы насчет него и Димки. После вчерашнего сбора стыдно Марии Максимовне и в глаза взглянуть.
Собрались, как всегда, накануне занятий, чтобы поговорить о новом учебном годе. Вышла Мария Максимовна в своей серой вязаной кофте — седенькая, маленькая, а старается прямо держаться. Голос прерывается, дрожит: «Дети, когда мы расстались весной, не было войны, и мы не ожидали ее. Мы вам пожелали отдохнуть, весело провести лето. А веселого лета не получилось… Ваши отцы теперь на фронте, и учителя многие на фронте. Трудный будет у нас год, дети: и учиться и дома помогать. Вот и я хотела на отдых, мне уже семьдесят годков почти, да разве я могу в такое время? Опять вот с вами». И так это сказала, что у Вени затомило сердце, дыхнуть не мог!
А сейчас увидит — как оправдаться?
Снова шуршащие шаги Елены Сергеевны. Глухо, отрывисто звякнул колокольчик в ее руках — значит, придерживая язычок, достала его из кармана халата.
Дима и Веня вихрем проносятся мимо директора и технички и выскакивают во двор.
3
И тотчас со стороны разъезда доносится пронзительный свисток паровоза. Еще эшелон на запад…
— Дима, ты взаправду туда собрался? И один, что ли?
Дима ухмыльнулся:
— Эх ты, ушкан! Вот в такой эшелон скоро подсядем. На фронт поедем. Вместе поедем. Понял? И молчи покудова, а то надаю. Доставай-ка шпаги! Куда в прошлый раз забросил? Потренируемся маленько.
Веня оторопело посмотрел на товарища, потом быстро скользнул под школьное крыльцо — за шпагами.
Через минуту двор зацвел, как тайга в июле: разноцветные платьица, блузки, кофты, сарафаны, платки девочек; рубашки, куртки, безрукавки мальчиков. Будто меж густых сосен и высоких серых лиственниц вдруг распустились голубые колокольчики, желтые ромашки, розовые цветы кипрея…
Дима и Веня, ожесточенно сражаясь на своих тальниковых прутьях-шпагах, гоняли друг друга по школьной ограде — от школы к сараям, от сараев к старой столярке, от столярки к штабелям дров, сложенных в глубине двора. Прутья, повалявшись на земле, побывав в канаве, стали из серо-зеленых черными. Во все стороны летели от прутьев брызги воды и мокрой земли.
— «Приятели, скорей разворачивай парус! Го-го-го!» — яростно распевал Дима. Грязный локоть выступал из разорванного рукава ковбойки, а оборванная гача, и верно, — хлестала, как парус в бурю!