Моя чужая жена
Шрифт:
Подошла Лена, обняла его за плечи, зашептала в ухо:
–Никит, что ты завелся? Отец нездоров еще…
Но Никита уже не мог остановиться:
–Тебе терять-то уже нечего, заслуженный, народный, все дела. Хоть бы обо мне подумал. Мне ведь запускаться через неделю, а теперь, за твои выкрутасы, закроют картину — и привет! Или ты считаешь, что сын за отца не в ответе?
Он увидел, как сжались, наливаясь тяжестью, кулаки отца, как тот, свирепея, шагнул к нему.
–Мне иногда кажется, что я немало подлостей в жизни сделал потому, что думал
Никита же, делано смеясь, покачал головой:
–Не обо мне, а о себе… О себе… папа!
–Ой, там такси приехало! — выкрикнула вдруг Лена, выглядывая в окно.
Редников быстро отступил от сына, бросил взгляд во двор. Кто-то открыл входную дверь, надулась от сквозняка занавеска на окне, простучали каблуки по веранде. И Никита неожиданно почувствовал, что вот он — финал всей этой бесконечной пьесы. Удивленная Ленка у окна, напряженно застывшая фигура отца, сам он, еще не успевший стереть с лица глумливую ухмылку паяца, — все эта сцена показалась ему застывшим кадром, последним мгновением, запечатленным на пленке. Никита прекрасно знал, кто переступит порог их дома.
Дверь отворилась, и в комнату вошла Аля. Солнце словно специально выглянуло в этот момент из-за густого облака, чтобы высветить ее тонкую легкую фигуру, обтянутую белым платьем из джерси, зайчиком отразиться в маленьком золотом медальоне на груди, осветить ее глаза, остановившиеся на Дмитрии и потемневшие от волнения. И в эту минуту Никита понял все. Он понял, что произошло тогда, в Крыму, понял, отчего отец, не сдержавшись, врезал чиновнику. Он понял также, что ему так и не удалось отвоевать ее, что она любила его отца, любила всю жизнь и каждую минуту. Понял и то, что она страдала, может быть, больше, чем он сам. И что он не в силах больше стоять у них на дороге, что должен отпустить и… простить.
–Здравствуйте, — просто произнесла Аля.
Никита нацепил знакомую маску лихого, бесшабашного, своего в доску парня. Он шагнул к ней, склонился в церемонно-издевательском поклоне:
–О, наши люди из Парижа! Как там капиталистический Запад? Загнивает?
–Наоборот, цветет и пахнет, — отшутилась Аля легко, как в былые времена.
Он видел, как направился к Але отец, как остановился на минуту в нерешительности, а затем приблизился и обнял ее, не таясь, словно вычеркнув мысль о том, что в комнате находится, в конце концов, законный муж этой женщины, как устало Аля ткнулась ему в плечо.
–Ты приехала… Спасибо, — донесся до него голос отца.
–Приехала, — выдохнула Аля.
А Никита уже тащил за руку Ленку, провозглашая:
–А это вот, позволь представить, моя гражданская жена Елена Прекрасная! Совсем новая, прошу заметить, жена. А это Аля, жена за номером раз.
Ленка с недоумением покосилась на него, но ничего не сказала, лишь сдержанно поздоровалась. И Никита почему-то заметил, что выражение лица у нее простое и глуповатое, и Ленкина ладонь показалась ему грубой, широкой, когда Аля протянула ей руку.
…Вечер тянулся бесконечно.
И лишь когда за окном совсем стемнело, Ленка, измаявшись, открыто произнесла:
–Дмитрий Владимирович, мы вас совсем заболтали. А вам отдыхать, наверное, надо. Никит, поедем?
И Никита поднялся из-за стола, кивнул — поедем, да. И обратился к Але:
–Мы на машине. Подвезти тебя? Ты где остановилась?
–Пока нигде, я на даче останусь, если Дмитрий Владимирович не возражает.
Ленка, подавив вздох облегчения, воспряла духом:
–Ну в самом деле, что ты, Никита… Где сейчас в Москве свободный номер в гостинице найдешь? Можно было бы к нам, да квартира… э-э-э… тесновата. А тут столько свободных комнат… И воздух опять же…
–Ну что ж… — промямлил Никита, направляясь к двери.
И, поравнявшись с журнальным столиком, на котором все еще расставлены были шахматные фигуры, щелкнул ногтем по черной лакированной пешке. Фигурка завалилась набок и покатилась по доске.
–Я ошибся, ты опять выиграл, папа, — констатировал Никита. И, дернув за руку Лену, вдруг с деланой серьезностью осведомился: — Ленка, а тебе, случайно, мой отец не нравится?
Дмитрий Владимирович, не глядя на него, потянулся за папиросой. Аля, вспыхнув, отвернулась к окну. Лена захлопала глазами:
–Что?
–Что что? — Никита чувствовал, что еще немного, и его голос сорвется. — Батя мой нравится тебе, а?
–Ну как… — растерялась Ленка. — Заслуженный человек, талантливый, известный… К тому же, ты — сын Дмитрия Владимировича…
–Эх, Ленка, не разбираешься ты в мужиках, — хохотнул Никита. — Ладно, пошли.
Ухватив девушку за запястье, Никита потащил ее за собой и выскочил из дома. Он ни разу не посмотрел на янтарно-желтые прямоугольники окон, светившихся в черноте ночного сада. Ни разу не обернулся, чтобы не видеть, как, едва закрылась за ними дверь, отец распахнул руки и Аля приникла к его груди, сглатывая подступившие к горлу слезы.
8
Ясное июльское солнце плавилось над головой. Тяжелые белые облака застыли на фаянсово-синем небе. Слева чернел густой лес. Впереди раскинулось широкое, золотом отливающее поле. Синие звездочки васильков выглядывали между тяжелых, клонившихся к земле колосьев. За полем дрожал в густом жарком воздухе огонек, отразившийся от маковки сельской церкви. За церковью угадывался в душном мареве обрывистый берег реки. В церкви ударил колокол, и густой тягучий звон поплыл над полем, мерно покачиваясь в жарком воздухе.