Моя до полуночи

Клейпас Лиза

Амелия протянула руку и позволила ему надеть кольцо. Кэм раздел ее и уложил на свой халат. На блестящем черном шелке ее тело мерцало, как нечто неземное. Он стал покрывать поцелуями каждый изгиб и ямку гладкого женского тела. А потом, обняв упругие бедра и вдыхая ее аромат, он начал целовать нежные лепестки, пока Амелия не застонала и не попыталась оторвать его голову от своего естества.

Пытаясь контролировать себя, Кэм вошел в нее. Амелия выгнула спину ему навстречу, чем чуть не свела его с ума.

– Любимая, подожди. Пожалуйста. Не надо…

Лежи спокойно, – прошептал он. – Подержи меня внутри. Ощути, как реагирует на мое вторжение твое тело.

Тяжело дыша, Амелия попыталась послушаться Кэма. Кэм заставил их обоих с минуту не шевелиться, но потом начал двигаться и, погружаясь все глубже в бездонную темноту, испытал невиданное дотоле наслаждение.

Спустя час они лежали рядом и были похожи на людей, спасшихся после кораблекрушения во время шторма. Когда Кэм собрался с силами и пошевелился – это случилась не скоро, – он перекатился на бок и уткнулся носом в грудь Амелии, с удовольствием вдыхая ее влажное тепло.

Амелия снова начала теребить кольцо.

– Опять не снимается, – рассердилась она.

Кэм наклонил голову и, взяв ее палец, обвел языком вокруг его основания. Потом осторожно зубами снял кольцо и надел его на свой мизинец.

– Ты привыкнешь его носить. Мы будем надевать его каждый день на два-три часа. Так приучают лошадь к упряжи, – усмехнулся он.

Укрывшись одеялом, Кэм продолжал ее гладить. Амелия вздыхала, прислонившись к его плечу.

– Между прочим, – пробормотал он, – столовое серебро уже снова лежит в буфете.

– Вот как? – сонным голосом отреагировала она. – А как…

– Пока мы с Беатрикс давили пчел, у нас с ней произошел разговор. Она объяснила мне проблему. Мы договорились, что придумаем для нее какое-нибудь новое хобби. Для начала я собираюсь научить ее верховой езде. Твоя сестра призналась, что ни разу не садилась на лошадь.

– У нас всегда было столько проблем… – попыталась оправдаться Амелия.

– Я знаю, колибри. Ты сделала более чем достаточно, не позволив семье развалиться. Настало время, чтобы кто-то тебе помог. – Он нежно ее поцеловал. – Чтобы кто-то тебя защищал.

– Но я не хочу…

– Спи. Спорить будем завтра утром. Желаю тебе приятных снов, моя дорогая.

Амелия заснула глубоким сном. Ей приснилось, что она отдыхает в гнезде дракона, укрытая его крылом, а сказочный дракон дышит огнем на всех, кто смеет к ней приблизиться. Среди ночи ей показалось, что Кэм встал и надевает на себя брюки и рубашку.

– Ты куда?

– Пойду проверю Меррипена.

Амелии хотелось пойти с ним – она беспокоилась за Меррипена, – но когда она попыталась сесть, почувствовала, как от усталости закружилась голова.

Кэм уложил ее обратно на подушку, и она тут же уснула. Но сон был чутким. Когда Кэм вернулся, лег рядом и обнял ее, Амелия сразу открыла глаза и спросила:

– Ему лучше?

– Нет еще. Но ему не стало хуже, а это уже хороший знак. А теперь закрой глаза и спи.

Меррипен проснулся в темной

комнате. Одинокий солнечный луч пробивался через узкую щель между неплотно задвинутыми шторами. Это был яркий свет полдня.

У Меррипена болела голова. Язык, казалось, стал в два раза больше обычного, во рту пересохло. Кости и кожа тоже болели. Было даже больно закрыть глаза. В его болезни все как-то странно перевернулось: болело все, кроме самой раны на плече, там ощущалось лишь приятное тепло.

Он пошевелился, и к кровати сразу кто-то подошел.

Уин. Хрупкая и спокойная – прелестный ангел, появившийся из темноты. Молча подошла, молча села на край кровати, приподняла ему голову и дала выпить несколько глотков воды.

Стало быть, он не умер. И если до сих пор жив, возможно, что и не умрет. Правда, Меррипен не знал, как к этому относиться. Привычная жажда жизни сменилась меланхолией. Но скорее всего это просто последствия приема морфия.

Уин обнимала его голову и проводила пальцами по черным спутанным волосам. Легкое прикосновение ее ногтей к черепу вызывало у Меррипена удовольствие, которое волнами окатило измученное тело. Но его унижало, что он такой грязный, такой беспомощный. Поэтому он с раздражением оттолкнул руку Уин.

– Я, должно быть, в аду, – буркнул он.

Уин посмотрела на него с нежностью:

– А разве ты увидел бы в аду меня?

– По моей версии… да.

Ее улыбка стала загадочной. Уин осторожно положила его голову обратно на подушку.

Эта девушка часто являлась Меррипену в тревожных снах. Она была причиной самой большой, никогда не проходившей душевной боли, по сравнению с которой физическая боль – ничто. Жгучее желание обладать Уин, которому не суждено сбыться, любовь, которая останется безответной. Это ли не ад? Если бы Меррипен не боготворил ее, то, наверное, возненавидел бы.

Уин склонилась над ним и стала осторожно снимать повязку с раненого плеча.

– Нет, – прохрипел Меррипен и отодвинулся к стене.

Он был голым, от него воняло потом и лекарствами. Огромное неуклюжее животное. И что еще хуже – опасно уязвимое. Если Уин станет и дальше к нему прикасаться, ухаживать за ним, его самообладание рухнет окончательно, и тогда одному Богу известно, что он может сказать или сделать. Лучше бы она держалась от него подальше.

– Кев, – ангельский голос Уин сводил его с ума, – я хочу посмотреть на твою рану. Пришло время менять примочку. Если ты просто ляжешь на спину и позволишь мне…

– Только не тебе, – резко оборвал ее Меррипен. Лечь на спину. Это невозможно, у него появилась эрекция сразу, как только Уин к нему прикоснулась. Он чувствовал себя всего-навсего животным, которое хотело ее даже будучи больным, грязным и все еще под воздействием морфия… Если бы Меррипен был набожным человеком, он молил бы безжалостные небеса никогда не позволить Уин догадаться, что он хочет и что чувствует.

Несколько минут Уин молчала, а потом тихо спросила:

– А кто должен сменить тебе повязку?