Шрифт:
. . . Поправив мятую броню,
Я снова дверь приоткрываю. . .
Нельзя постигнуть глубину,
Не подойдя поближе к краю.
Моя дверь
Всю жизнь ищу я свою дверь,
Уже вхожу в них без надежды.
Я много их открыл, поверь,
Но часто
Среди иллюзий спрятан вход,
Они реальность искажают.
Мерцает блеском позолот
Очередной косяк по краю…
Под кожу лезут продавцы
С дверями в вежливой манере,
За мой же счёт хотят лжецы
Своей мечты нащупать двери.
А за моей шумит прибой
И нежный горизонт прекрасен.
Свободно дышит брег морской,
Душа стряхнет там струпья грязи.
В цене там только лишь рассвет,
Что милый облик озаряет;
Любви незыблемый обет,
Что нас на-век соединяет.
Там нет нужды опять вскрывать
Очередную дверь Пандоры.
Вокруг тебя лишь благодать
И мыслей на двоих узоры.
…Поправив мятую броню,
Я снова дверь приоткрываю…
Нельзя постигнуть глубину,
Не подойдя поближе к краю.
Метаморфоза
Клонило солнце к виднокраю.
Вечерний пепельный закат
на окнах тусклых замечаю,
не отражает неба гладь.
На ликах встречных затухали
уголья жарких будних дел.
В закатном свете – вкус печали,
в тенях контрастных мир старел.
С восходом розовость звеняще
упруго льётся через край
и наливает мир искрящей
надеждой, в кружке крепнет чай.
Метаморфозная афера
и на полотнах, и в стихах —
свет преломляет атмосфера
с циничным равенством в углах.
Но вечером горчит картина,
а утро словно самоцвет.
Мир предо мной лежит в руинах —
это закат или рассвет?
Таблетка
Мне очень вредно так жить.
Ну так что же?
Я не придумал другого конца.
В бред люди верят,
Что сыпью по коже.
Зуд нестерпимый,
повсюду пыльца веры людской,
что меня отравляет,
вечером часто слезятся глаза.
Только фантазии книжных окраин —
чуть отпускает, симптомы гася.
«Мне бы таблетку…
На жизнь аллергия!»
Врач чуть поморщился, выписал фильм.
Там невелик выбор —
вся терапия:
красная правда, забвения синь.
Трезвая правда о тщетности смертных —
в страхе слепая орава зевак
рвёт свои жилы
из сил распоследних,
но среди массы рождается брак.
Знает, что движется лемингом к краю,
ищет он способ красиво уйти.
Люд для конвейера только клепают,
брак же не нужен,
достойно умри.
Синькой спасаться не хватит здоровья.
Жизнью прикрыться, за верою – в ложь.
Течь средь толпы,
потреблять всё по моде,
как-то забыться, что к краю бредёшь.
Так каждый день леденеешь от мысли,
что хоронить всё ж придётся родных…
Сгрыз обе сразу, не делая выбор:
красную правду и синь всех живых.
Правда дополнила лживость объемно,
Ложь теперь видится всюду в 3D.
Внутренний голос гогочет чуть злобно:
«Выбор придётся всё ж сделать тебе».
Жажда жизни
Я знаю, будут горе и печали,
страданья от потерь и боль разлук.
Вслепую путь по жизни выбирали —
всем счастье подавай, и чтоб без мук.
Не в силах больше ждать души старенье,
тоска наружу рвётся из нутра.
Я пью лекарство – горькое веселье.
Гуляю что есть мочи до утра.
Живи, душа! В рыдании иль смехе.
Пирую до последнего глотка.
Стараюсь обмануть судьбу в утехе,
валяю с умным видом дурака.
Никто не запретит горланить песню,
с весёлой злостью ворона кляня.
Двум не бывать смертям,
но утром я воскресну…
Однако жажда жизни в нас сильна!
Странный обряд
Флешмобы не люблю
как мух,
но всё же…
Имеет смысл странный мне обряд.
Себя переступив, стеклом по коже
соскабливаешь чей-то липкий взгляд.
Углами непривычного формата
ломаешь что-то ценное внутри.
Как бабочка,
нелепо,
мешковато
рвёшь путы ненавистной кожуры.
Природе подчинюсь.
Под запах сыра,
скулою затвердев,
пишу слова
для роли постороннего мне мира
на стенах храма Бога большинства.
Ярмо желаний
Ослеплены своим стремлением желать,
А в нём лишь наше отраженье в центре мира.
Храня свой скарб, никто не жаждет правду знать,
Там смыслов меньше, чем в пурге ТВ-эфира.
Так должно быть… Сокрыт от взора механизм,
Чтоб не сломал очередной пророк-мессия.