Моя фамилия Павлов
Шрифт:
При отступлении командование постоянно отдавало такие приказы, вот только русские на это реагировали очень остро. Над немецкими позициями сбрасывались листовки, в которых сообщалось, что все замешанные в расправах над мирным населением будут уничтожены, а их семьи в Германии арестованы, когда русские туда войдут. То, что такое случится, с каждым днем становилось все яснее по мере отступления, так как граница с Рейхом становилась все ближе. Кроме того, листовки были с фотографиями повешенных немецких солдат, да и так среди камрадов ходили слухи, когда и где попавшиеся русским немецкие солдаты, повинные в расправах над мирными жителями, были повешены.
Именно
Сыну хозяйки дома, в котором он квартировал, было 14 лет, и его звали Дмитрий, хотя сам гауптман называл его Дитрих, ему так было намного легче, чем звать того русским именем, не надо коверкать язык. Оказалось, что Дитрих достаточно неплохо знает немецкий язык, учил его в школе. Вот его гауптман и позвал:
– Dietrich, komm zu mir! [78]
Сын хозяйки зашел в комнату гауптмана спустя минуту, при этом он не смог скрыть ненависти в глазах, но Клаус не обратил на это внимание. Его денщик Пауль отсутствовал, и это было отлично.
– Дитрих, слушай меня внимательно, я получил приказ сжечь твое село вместе с жителями, а кроме того, и соседнюю Жюковку. Не исполнить приказ я не могу.
Клаус с сильным искажением произнес название соседней деревни.
– Завтра я сначала отправлюсь со своими солдатами в соседнюю деревню и только потом, вернувшись оттуда, сожгу вашу. Ты понял, что тебе надо сделать?
78
Дитрих, подойди ко мне! (нем.)
Димка оторопело смотрел на немца, он никак не ожидал от него такого. Это что получается, он хочет, что бы он, Димка, сначала предупредил жителей Жуковки, что завтра их придут жечь, а потом и своих. Значит, не исполнить приказ он не может, деревни сожжет в любом случае, только одно дело – жечь их с жителями, а другое – одни дома. Такого он от немца не ожидал, но он дал им шанс выжить. Кивнув, Димка опрометью бросился во двор, где возилась мать.
– Мам, наш немец мне только что сказал, что завтра он сначала с утра отправится в Жуковку, которую сожжет вместе с жителями, а потом вернется сюда и сожжет уже нас.
Мать застыла на некоторое время, осознавая услышанное.
– Дим, ты ничего не путаешь?
– Нет, мам.
– А с чего это немчура такая добрая, что предупреждает нас?
– Знаешь, я тут слышал, солдаты между собой обсуждали, как в полном составе уничтожили роту, которая отличилась в казнях мирного населения. Говорят, что наши таких в плен не берут, или сразу пристрелят, или чуть позже повесят.
– Ладно, сейчас беги в Жуковку, скажешь там все деду Макару, а затем – домой, а я сама тут скажу кому надо.
Когда сын убежал в соседнюю деревню, Прасковья пошла к деду Мирону, который был старостой деревни. Когда сюда пришли немцы, то, к удивлению всей деревни, дед Мирон встретил их хлебом и солью, за что его и назначили старостой деревни. Вначале все недоумевали, думали, что у деда на старости лет голова поехала, но все оказалось совсем по-другому.
Решив, что лучше,
Вначале мужики, только услышав, что предлагал им дед Мирон, его посылали, но после того, как он объяснял, почему это делает, меняли свою точку зрения.
В итоге в деревне появились пятеро местных полицаев, а для жителей деревни все стало ясно, когда один из новоявленных полицаев пришел в дом к бабе Дуне и сказал, что раненый командир, которого она прячет у себя в сарае, может подставить всю деревню, а потому он его ночью перевезет на заимку. За пару дней семерых раненых бойцов и командиров Красной армии, которых прятали жители деревни, перевезли на небольшую заимку в лесу, она использовалась как пристанище охотников. Хоть и разместились они там с большим трудом, зато дорог к ней не было, да и место достаточно безопасное. Позже из этих бойцов и командиров вырос небольшой, но очень кусачий партизанский отряд, куда вошли другие окруженцы, те, кто смог сбежать из плена, и немного местных жителей.
На следующий день рота гауптмана Ортвига выдвинулась в соседнюю деревню, которая была в 12 километрах от них. Прибыв в деревню, немцы не обнаружили в ней жителей, поэтому просто сожгли дома и вернулись назад, но и тут тоже уже никого не было. После того как солдаты подожгли деревню, рота покинула ее и направилась к месту новой дислокации.
Все это время за ними из леса наблюдали Димка и пара деревенских мужиков. Им было до смерти жаль своих домов, но жизнь дороже, дома они потом и новые отстроят, благо, что леса море, надо его только срубить и высушить. Сегодня утром, как только немчура уехала, вся деревня, забрав с собой оставшуюся немногочисленную живность, ушла в лес, где они давно приготовили себе землянки. Там вполне можно было перекантоваться несколько недель. То, что немцы драпают, было ясно, канонада с востока с каждым днем была все громче, значит, очень скоро тут будут свои.
Гауптман Клаус Ортвиг тоже был доволен: хоть он и сжег русские деревни, как ему приказали, но местных жителей не убивал, а не исполни он приказ, об этом быстро стало бы известно начальству, и тогда его могли и расстрелять, а так и приказание начальства выполнил, и мирное население не убивал.
После того как мои части вернулись в Белоруссию, командование Прибалтийским фронтом принял генерал армии Конев, после зачистки территории войсками он стал наступать вперед, правда, учитывая дефицит солдат, двигался достаточно медленно.
В тылу начали действовать войска охраны тыла и группы СМЕРШа, которые вычищали леса от лесных братьев. Уже получившие достаточно опыта в таком деле, они методично их зачищали, причем всех пойманных в конечном итоге ликвидировали, а их семьи высылали в Сибирь и на Дальний Восток.
Таким образом терялась база для успешных действий оставшихся националистов, кое-кто из них, видя что получается, хотя сам и не сдавался, но старался легализоваться и затем спокойно жить. Среди таких искали в основном только тех, кто успел основательно замараться кровью, на остальных махнули рукой. Многих из них, кто подходил по возрасту, призвали в армию, вот так им и пришлось воевать против своих хозяев, но желание выжить оказалось сильней. В лесах остались только самые фанатичные и те, кто уже успел основательно наследить и потому прекрасно понимал, что пощады и прощения не будет.