Шрифт:
Глава 1
Хельга
— Все, мать, неси икону заступницу. Пришла беда, пробил час.
Примерно так мой отец отреагировал, когда я сказала, что уезжаю в Холинбург — искать работу и творить.
Мать поддержала: выбежала с иконой святой Марфы, которая избавляла от глупости, стукнула меня по лбу и воскликнула:
— Дурища! Тебе о чем надо думать? О замужестве! О детках! О том, как мужу помогать? А ты?
— А она только о книгах! — поддержал отец. — Над одними чахнет до утра, все никак не начитается, а вторые пишет! Потому,
Да, да, да. Так всегда было. Родители с раннего детства считали меня позором всего гномьего рода. Порядочной девочке из приличной гномьей семьи надо играть в куклы одной рукой, держа во второй руке большой пирог с мясом и луком. А в куклы я не играла и пироги ненавидела — я носилась по полям и садам, которые лежали у нашей горы, ловила бабочек и придумывала сказки.
Дальше, с точки зрения родителей, все стало еще хуже. Я не набрала приличного гномьего веса, мои рыжие косы не лежали на груди параллельно полу, как у сестер и всех подруг, а желания и мечты не крутились вокруг семьи и замужества, как у правильной гномихи. Я хотела стать писателем — мои детские сказки давно остались в ящиках стола, теперь я писала о приключениях отважных воительниц и верила, что мои книги обязательно будут изданы, когда я повзрослею.
— И ладно бы писала о любви! — всхлипнула мать, глядя на икону, словно рассказывая обо всем доброй святой и ища ее поддержки. — О свадьбе, о муже с детками, о приличных и приятных предметах! Это бы еще ничего, так ведь нет! Все у нее там какие-то принцессы с топорами носятся, вот где ты, Хельга, видела принцессу с топором?
— Нигде не видела, — вздохнула я, укладывая в чемодан свои юбки и рубашки. Пожитков набралось очень много, надо было решить, что взять, а что можно оставить. — Мам, пап, ну вы сами мне всегда говорили: я позор гномьего рода, я тощая жердь, я никогда не выйду замуж. Вот и ладно. Я буду жить в Холинбурге и писать книги. Я уже совершеннолетняя, имею на это право.
Мать снова стукнула меня иконой, словно святой заступнице требовалось вразумить дурищу. Примерно так меня называли, когда я говорила, что в жизни много других занятий, и не надо все сводить к свадьбе и дитачкам.
— О сестрах подумай! — воскликнула она. — Кто их замуж возьмет, если у них сестра в городе книжонки пишет! Мартин, ты-то не молчи, скажи ей!
Мой старший брат, у которого борода была такой длины, что уже можно заплетать в ней косы и украшать золотыми колечками, кашлянул в кулак.
— Хельга, ну правда. Ты на себя-то посмотри, какой из тебя писатель? Оставайся дома, выйдешь замуж хоть за Олава…
Я кинула в него пеналом с карандашами. Попала. Сам пусть выходит замуж за Олава, он дурак и пьяница. Но у гномов считается, что лучше муж-выпивоха, чем никакого мужа.
— Мало я тебе косы драл, клянусь святым Николасом, — вздохнул отец. — А теперь уж поздно, выросла дочка…
Воспользовавшись возникшей паузой, я подхватила вещи и вылетела на улицу. Все семейство высыпало за мной, крича, рыдая и умоляя, но я быстрым шагом двигалась к выходу из горы. Соседи выглядывали из окон и дверей — да уж, им теперь будет, о чем поговорить.
Я не оборачивалась. Незачем.
Прощай, прежняя жизнь. Здравствуй, Холинбург, город людей и эльфов, я обязательно устроюсь, как надо.
Дорога заняла полтора часа: трясясь в почтовом дилижансе в обнимку с чемоданом, я повторяла себе, что у меня все получится. Я найду жилье — деньги у меня были, как у всякой гномихи. Глупо пускаться в путешествие, не отложив приличного золотого запаса. Я найду и работу — работы я не боялась и готова была взяться за любое дело, благо руки росли, откуда нужно. А потом, когда устроюсь на новом месте, отправлюсь в издательство.
Родители всегда говорили, что гномиха-писательница это дурь и несусветная блажь. Ну вот и посмотрим, кто из нас прав, а кто нет.
В сравнении с Подгорьем Холинбург показался мне маленьким и каким-то приплюснутым, что ли — зато в нем было много зелени, а я обожала сады и парки. Расплатившись за проезд, я неторопливо побрела по широкой светлой улице, которая текла среди бесчисленных магазинов и кафе: надо было осмотреться и прикинуть, что к чему. Я уже бывала здесь, но одно дело просто таращиться по сторонам, как и положено туристам, и совсем другое — искать кров и заработок.
Вот висит табличка на двери ресторана: «Требуется судомойка» — прекрасно, запомним, может, пригодится. Вот еще одно объявление: «В ювелирный магазин требуется продавщица» — о, а это уже интереснее. Гномы лучше всех разбираются в золоте, я тут точно справлюсь, главное, не упустить свой случай.
Толкнув дверь, я скользнула в сверкающее царство витрин и роскоши, и меня тотчас же окликнули:
— Эй, гномиха! А ну-ка на выход!
Я увидела, что ко мне движется возмущенный мужчина в красном сюртуке — не продавец, охранник с усами-пиками.
— Давай, давай, шагай отсюда! Здесь не подают! — рыкнул он, и от обиды и возмущения я залилась багровым румянцем, от него даже глазам сделалось горячо. Меня приняли за нищенку? За побирушку?
Осмотревшись, я едва не выругалась: магазин был эльфийский, занесло же меня! И если люди относятся к гномам, как к равным, то эльфы нас на дух не переносят. Мы им извечные конкуренты по золотодобыче, мы гораздо лучше работаем с драгоценностями, да и вообще история нашего противостояния очень долгая и не слишком приятная. Охранник был человеком — выслуживался перед хозяевами — а вот все продавщицы были эльфийками, и единственный покупатель, который склонился над витриной, тоже был эльфом.
— Сам ты попрошайка! — парировала я. Надо было не сдаваться и не уходить отсюда с опущенной головой и капающими слезами. — Я ищу работу! Сюда ведь нужна продавщица!
Эльфийка в синем форменном платье поджала губы, протянула покупателю бумажный пакет с гербом магазина и пропела:
— Она еще и неграмотная! Написано же ясно: требуются только эльфы!
Вот тут я едва не расплакалась — с таким пренебрежением и ледяной ненавистью это было сказано. Да что плохого я сделала, чтобы выставлять меня отсюда, как воровку или нищенку? Почему не сказать нормально: спасибо, ничего не нужно?