Моя коллекция
Шрифт:
Сунулся я к двери и столкнулся нос к носу с медсестрой, которая объявила, что на сегодня прием закончен.
— Как закончен?! Почему закончен?
— Вы через вестибюль шли?
— Ну, шел. Мне к врачу надо. У меня живот…
— Объявление читали?
— Зачем мне объявление? Вот мой номерок. У меня живот…
— Объявления надо читать. Там ясно написано: «Сегодня, 26 августа 1972 г., прием больных со второй половины дня отменяется в связи с очередным совещанием партхозактива»!
Вздохнул я тяжело, потрогал бедный мой живот и стал вспоминать: где-то на фонаре
Водолазы
Однажды темным ноябрьским вечером зашел я к своему другу Алеше, на огонек.
Угостил он меня рюмкой водки, бутербродом с ветчиной и сказал:
— Пойдемте-ка, Лев Самсонович, погуляем, мне надо Умку выводить.
Умка — огромный нюфаундленд, не простой, а особенный. Во-первых, он гигант среди своих собратьев и занимает треть Алешиной комнатки, где с трудом размещаются многочисленные книжные полки, телевизор, аудиоаппаратура, скульптура и живопись (подарки знакомых художников), стальная штанга с внушительными блинами, две гантели, по пуду каждая, стол, стулья и даже диван для спанья.
Во-вторых, Умка очень умный. От чего так и назван. По команде «Умри!» он разваливается на полу и раскидывает лапы так, что жить уже становится вообще негде, и знает команды «Сидеть!», «Стоять!», «Лежать!», «Гулять!» и, по уверению Алеши, все остальные слова русского языка.
Умка человеколюбив. Ни один гость не может устоять (в прямом смысле) перед обаянием Умкиного обаяния и гостеприимства (весь в хозяина!), когда он с радостным рыком встает на задние лапы, а передними падает на грудь входящего, и облизывает ему голову, обильно смачивая ее слюнями.
Впрочем, у Алеши все особенное. Например, у него был попугай, говорящий на многих языках. У этого попугая была еще одна особенность — свой редкий дар он проявлял только наедине с Алешей, а при гостях молчал, как рыба об лед.
До Умки у Алеши был красавец щенок чау-чау, владевший, по рассказам Алеши, восточными единоборствами. Да и сам Алеша — человек не ординарный, а, попросту говоря, даже очень особенный.
Физик, ювелир, скульптор, йог, натуропат, каратеист, мастер спорта по плаванию, щедрый и добрый человек… Что еще?
Причем, если по поводу зверей и птиц автор позволяет себе легкую тень сомнения, то в отношении Алеши все сказанное — чистая правда.
Можешь ли ты, читатель, просидеть неподвижно в жутко закрученной позе пранаямы три часа без движения, позируя скульптору?
А он может.
Можешь ли ты чисто и точно огранить кабошон, а потом закрепить его в тонком серебряном кружеве филиграни?
А он может.
А кто из вас может поднять наполненный едой холодильник «Мир» и спокойно держать его полчаса, слегка выгнув могучую спину, пока бестолковый хозяин холодильника мечется по кухне в поисках нового подходящего места?
Пробовал ли кто-нибудь из вас лечебно проголодать тридцать дней и при этом остаться живым?
А кто из вас может восемь часов подряд строгать доски и при этом без перерыва читать наизусть стихи современных поэтов?
«Слава,
Поговорим теперь о том, с чего мы начали.
Итак, в сырой ноябрьский вечер мы с Алешей и Умкой вышли на восьмую линию Васильевского острова и направились к Неве. Умка, только что получивший за экстерьер золотую медаль, шагал спокойно и величаво, иногда неторопливо сваливая свою медвежью голову к встречным собакам, а те шарахались в сторону, наполняя могучую грудь Алеши гордостью и сознанием собственного достоинства.
Мы подошли к Неве и спустились по гранитному спуску до самой воды. Нева чернела широкой бархатной лентой, с золотыми пульсирующими проблесками, отражая дальние фонари. Где-то недалеко от нас у гранитного парапета расположилась веселая компания с гитарой. Кто-то играл, кто-то пел, иногда пение прерывалось взрывами общего смеха.
— Сейчас я покажу вам самое главное, — торжественно объявил Алеша, — посмотрите, как он плавает.
— Ты разве не отстегнешь поводок?
— Нет, поводок длинный. А если его отпустить, он уплывет так далеко, что мне придется за ним самому плыть, — сказал Алеша и скомандовал: — Вперед!
Умка оттолкнулся всеми четырьмя лапами и прыгнул с плюхом в воду. Поводок резко натянулся, и Алеша с таким же плюхом оказался в Неве…
В кожаной куртке, брюках и сапогах, он совершил круг вокруг черной Умкиной головы и подгреб к ступеням набережной.
— Хватайся! — закричал я, согнувшись крючком и протягивая руку.
— Нет уж, лучше я сам, — мужественно (и разумно) пробулькал Алеша и ухватился за мокрую, обросшую зелеными водорослями ступень, но рука соскользнула.
Не выпуская поводка, он повторил то же движение, но зацепиться не удавалось, вся нижняя ступень предательски поблескивала скользкой зеленью. Умка весело плавал рядом и поглядывал на Алешу — эта игра видно была ему по душе. Что делать?
Я бросился к поющим.
— Ребята! Помогите! У меня друг тонет!
Парни жутко обрадовались и с криками «Полундра! Человек за бортом!» побежали вниз, девчонки с радостными воплями «Человек тонет! Человек тонет!» помчались за ними в предвкушении интересного зрелища.
— Э, да тут их двое! — с изумлением воскликнул высокий в кепочке, — а ну, становись в цепочку!
Парни мгновенно образовали цепь. Высокий в кепочке низко нагнулся, подал Алеше руку, тот уцепился — дружный рывок! и Алеша оказался на невском берегу, твердо сжимая в кулаке проклятый поводок.
Совместными усилиями, под аплодисменты девчонок, был вытащен и Умка, который тут же энергично отряхнулся, щедро забрызгав своих спасателей, сменивших аплодисменты на визг и хохот.
— А что, твой друг плавать не учен? — спросил один из парней.
— Ты что? — обиделся я. — Он мастер спорта по плаванию!
Это мое заявление вызвало новый приступ хохота у всей компании. Немного передохнув и набрав в рот воздуха, другой парень спросил:
— А собачка какой породы?
— Это ньюфаундленд, — гордо сообщил я, — или водолаз. Специальная собака для спасения на водах.