Моя крайность
Шрифт:
Но унывать не стоит, ведь у меня есть прекрасная альтернатива в лице Крайновой младшей, которая настырно продолжает вдавливать дверной звонок. Я шире открываю перед ней дверь, но Маргарита с несвойственной опаской делает неуверенный шаг через порог.
Не до конца отступивший сон, будто бы играет с моей фантазией, подкидывая отнюдь не радужные картинки. Верхний свет погашен, но даже тусклого освещения подсветки гардеробного шкафа хватает, чтобы заметить весь масштаб трагедии, которая пока лишь ей известна. Но даже без объяснений внешний вид просто чудовищно кричит о происшествии: подрагивающими
— Что случилось? — вопрос так и повисает в воздухе без ответа. — Эй, не молчи. Что случилось?
Маргарита нервно дергается и отпрянув в сторону, гулко ударяется спиной о стену. С трудом держась на ногах, она поднимает голову, откидывает волосы с заплаканного лица. Припухшие веки, раскрасневшиеся глаза с тонкой сеточкой полопавшихся сосудов и искусанные губы, которыми она вдруг касается моего рта.
Горячий проворный язык и привкус крови — это все что я сейчас чувствую, но вопреки здравому смыслу не спешу отталкивать Марго, эгоистично наслаждаясь мягкой плотью и дерзостью, с которой она покусывает мои губы. Мне нравится наш спонтанный поцелуй, и он далеко не первый, но явно самый запоминающийся. Потому что не украден мной, не выпрошен, не дан понарошку, или в долг. Он подарен ей самой, с такой жаждой и напором, что мне крышу сносит от желания натворить глупостей.
— Маргош, — сперва ласково, протяжно зову её, но наткнувшись на полный игнор, повторяю более жёстче, не перегибая с интонацией. — Марго. Прекрати. Давай поговорим?!
Прокатывающаяся волна дрожи от её тела, слишком тесно прижатого ко мне, напоминает больше паническую атаку, а не трепет от возбуждения, коим я переполнен, как мальчишка, впервые тронувший женскую грудь. Широко открытыми глазами она смотрит с пытливой напряженностью, выворачивая душу наизнанку, диким беспокойством о ее адекватности действий.
В спешке стягивает куртку и дрожащими руками, путаясь в рукавах, выворачивает ее наизнанку, кидая не глядя себе под ноги. Следом скидывая измятую, порванную футболку, оставаясь в одном кружевном бюстгальтере, который едва ли защищает от моего жадного, восхищенного взгляда.
— Пожалуйста, — выдыхает и замирает, утыкаясь носом в ямочку на моем подбородке. Трется об неё, загнанно дышит, что-то мурлычет, а после вновь целует. — Пожалуйста, помоги мне забыть. Я очень тебя прошу. Помоги-и
В сбившихся набекрень извилинах путается суть её просьбы с осознанием того, как ее тело все же противится, вздрагивает от мимолетных касаний, брезгливо ежится под натиском рук.
— Кто это сделал? — рычу я, закипая от злости при виде едва различимых красноватых следов на запястьях, искренне надеясь что мои предположения, всего лишь выдумки больной фантазии.
— Я же просила…я же тебя просила. Не просто так, а потому что…не хотела, чтобы меня оприходовала какая нибудь тварь.
Замолкает, словно весь словарный запас вдруг вылетает из неё вместе с рыданием. Маргарита не плачет, она воет протяжным безысходным стоном, прижимая ладони к лицу. А я лишь крепче сжимаю ее в своих объятиях, стискивая челюсти и глотая мерзкую горечь от предположений, рождающихся под звуки непрекращающейся истерики.
— Тебя
— Нет, — короткая фраза обрывается вместе с грузом с моего сердца. — Не успел…
Глава 40 "Клянусь"
Марго
Сквозь собственные истерические всхлипы я слышу облегченный выдох Макса, который путается в моих волосах теплым потоком воздуха. Столько поддержки и сострадания в его неловких движениях, которыми он крепче сжимает мои плечи, чуть ли не придушивая от проявленной заботы. Вдавливая моё лицо себе в разгоряченную кожу шеи, пахнущую чем-то особенным: приятным и необходимым — спокойствием, нежно вплетенным в мятный аромат геля для душа.
Раньше как-то ускользали такие мелочи, не задерживались, а сейчас на подсознании четкой картинкой отпечатываются, разгоняя мои реакции от минимума до предела.
И мне хочется вцепиться в его руки, в самого Макса, чтобы не разрывая этого чувства безопасности, остаться в них навсегда, или хотя бы настолько насколько он сам мне позволит. Потому что всё чаще приходит осознание о родившийся между нами не банальной симпатии, а чего-то большего, что совершенно не умещается во мне, не хочет молчать и дальше скрываться.
И никто теперь не переубедит меня, и не запретит думать, что это любовь. Несмелая, первая, настоящая, не имеющая ничего общего с мимолетной влюблённостью в соседа по парте. Скорее всего невзаимная, но необходимая любовь.
Которую хочется чувствовать, в которой хочется растворяться, без которой я больше не смогу. Точно не смогу.
— Макс… — выпутываясь из тесных объятий, давлюсь неуместной попыткой признаться, здесь и сейчас, не видя в обозримом будущем другого подходящего случая. Решительным пинком подталкиваю себя к краю, делая глубокий вдох перед прыжком в бездну. Секунда промедления и я стану его точкой, а не его бесконечностью.
Скользнув рукой по лицу, он неспешно касается плеча, поправляя сползшую кружевную лямку.
— Кто это сделал? — полоснув по-живому, Макеев сам не осознает, какую причиняет боль, сжимая пальцы, вдавливаясь мне в кожу коротко остриженными ногтями.
— Отчим, — это самое короткое и не вызывающее тошнотворного чувства слово, которое я могу процедить сквозь стиснутые зубы. При этом не подавится языком от мерзости, которая совсем недавно проникла в мой рот вместе с привкусом боярышника, играющего на губах “недопапаши”.
— Сука.
С досадным воем, Максим срывается на кухню, принимаясь крушить мебель, даже не включая там свет. Звон стекла перемежается с отборным матом, а тот в свою очередь не уступает громкости, с которой захлопываются створки кухонных шкафчиков. Спустя короткое, но шумное представление, он возвращается ко мне, продолжающей ошарашенно стоять на прежнем месте.
— Ты сейчас пойдёшь и примешь душ. Хорошо? — говорит со мной как с полоумной, вкрадчиво, тихо, заглядывая оробевшими глазами в самую душу. — Потом немного поспишь. Вот, — протягивает стакан, помогая удержать его за массивное дно, слабыми всё ещё подрагивающими от волнения пальцами. — Другого успокоительного в моём доме нет. Извиняйте, — неудачно пытается отшутиться.