Моя крайность
Шрифт:
Срывая последние оплоты здравомыслия, я прогибаясь в спине, приподнимаюсь, то и дело подставляя налитую грудь под жадные губы.
Влажный поцелуй, а следом приходится порывисто вскрикнуть, чтобы Максим разжав зубы, выпустил затвердевший сосок.
— Остановиться? — замирает, но выхватив в полумраке спальни мой слабый отрицательный кивок, ведёт ладонью по подрагивающему животу вниз к кромке белья, заскакивая мизинцем под резинку. — И не говори потом, что у тебя не было выбора.
Лязгом ремня отсекает последнюю возможность остановиться, впрочем, внутренний
От былой нежности и ласки не остается ни следа, так же как и от белья, сорванного в диком нетерпении, так резко, что теперь кожу на бедрах саднит в тех местах, где кружево до того как порваться сильно натянувшись, взрезалось в кожу.
— Готова?
Зачем-то спрашивает Максим, но не дожидаясь ответа, вклинивается между моих бёдер, широко разводя их резким толчком с единовременным проникновением. Таким глубоким и нетерпеливым, что я вонзаюсь ногтями в твердые мышцы его спины, с каждым диким движением сильнее царапаясь, будто возвращая Максу ответочку на его грубую напористость.
— Пожалуйста, прекрати, — шепчу одними губами, искусанными и болезненно реагирующими даже на слабый поток воздуха, что хрипло вырывается из меня. — Ты делаешь мне больно.
Предпринимаю отчаянную попытку высвободиться из-под навалившегося сверху меня Макса, который нарочно припечатывает меня к матрасу, сдавливая запястья рук, заведенных над головой.
— А мне думаешь не было больно, когда отец показывал вашу переписку? — сдавленно рычит, упираясь своим влажным лбом в мой, тараня его, словно пытаясь высечь искры. Коих в его глазах сейчас предостаточно, как и в моих — слёз обиды. — Или когда озвучивал сумму, которую ты любезно приняла от него в обмен на наше расставание? Мне было больно…, — слова завибрировав на его языке, рвано слетают с губ ощутимо разбиваясь на моих тяжёлым выдохом. — Охренеть как больно. Охренеть…
Он не двигается больше во мне, но и не спешит выйти, лишь успокаивающе оглаживает округлые бедра, тяжело дыша и подрагивая.
— Что ты теперь от меня хочешь? — смахиваю с его лба налипшие пряди отросшей чёлки. — Чтобы я извинилась за то, что продала тебя?
— Достаточно будет извиниться за враньё.
— Я не могла иначе…
— Могла, — приподнимается на локтях, ввинчиваясь влажным взглядом в моё и без того скорбное лицо.
— Извини… за враньё, за предательство, за тупость, — глотаю окончания слов вместе с горькими слезами, прекрасно понимая, что никакими словами не смогу искупить вину.
— Тише, — приближает свои губы к моим, сбивая дыхание, стирая всякое понимание, за что мне можно дать второй шанс?! — Ты мне досталась с таким трудом, что я просто не имею права с лёгкой руки и подачи старого циника, потерять тебя, — взгляд теплеет, окутывая неподдельной любовью, которую он без сомнения чувствует, ко мне, несмотря на совершенные мной глупости. — У нас столько оргазмов потеряно, — игриво переключается на другую тему.
— Я готова наверстать, — сжав простынь в кулаках, двигаю бёдрами, медленно возобновляя движения, эгоистично
— Никогда не ври мне, — на пике сладкого удовольствия горячо хрипит, обжигая и покусывая кожу на плече.
Утвердительно моргаю, понимая и принимая его прощение, свое перерождение, и нашу выстраданную любовь.
Эпилог
Марго
Время переваливает за десять, приготовленный ужин теперь не спасти обычным разогреванием в микроволновке, а моё настроение не поднять выше плинтуса даже самой витиеватой сказочкой перед сном. Нервы ни к чёрту, мандраж набирает обороты быстрей, чем догорают свечи на накрытом, праздничном столе.
— Спасибо за праздник, — задуваю пламя на огарочке от некогда большой красной свечи. Заедаю горечь обиды аппетитным кусочком торта, следом ещё одним и ещё, пока муторность от переизбытка сахара, не становится поперёк горла, вытесняя слезливый ком.
Нервно сгребаю посуду со стола, отправляя её в раковину с жалобным звоном, за которым не сразу соображаю, что телефон, словно сойдя с ума, отзывается знакомым рингтоном. То затихает, то снова заводит прежнюю песню, сползая к краю стола, в самый последний момент падая в подставленную мной ладонь.
"Я уже бегу. Пожалуйста, не ложись спать. У меня для тебя подарок" — на ярко вспыхнувшем экране, высвечивается принятое сообщение.
Сейчас… как же, брошусь на коврик в прихожей и виляя хвостиком, усядусь ждать хозяина, который опоздал почти на два часа. Подарок у него. Какой врунишка, если бы помнил, что нашей семье сегодня ровно год, то пришёл бы вовремя.
Задумчиво прокручиваю на пальце широкое обручальное кольцо, понимая, что долго изображать из себя обиженную — не выйдет, хотя в воспитательных целях совсем немного подуть губы всё же надо.
Чтобы скрасить томительное ожидание, наскоро принимаю душ, а насухо вытершись, претворяю в жизнь задуманный замысел. Критично рассматриваю свою фигуру в отражении зеркала, прежде чем запахнуть халат. Такой же белый, как и флаг, символизирующий мою всенепременную капитуляцию перед лицом Максима.
Поток беспорядочно скачущих мыслей прерывается щелчком входной двери, тут же являя и самого опоздавшего с охапкой ярко-розовых тюльпанов, принёсших с собой весенний запах.
— Макеев, ты свин.
Я первой нарушаю затянувшееся молчание, желая узнать какое убедительное оправдание Максим сумел придумать, пока добирался домой.
— Знаю, — с подкупающей искренностью соглашается Макс. — Прости, что так долго, — его голос действительно звучит виновато, а задорно прищуренный глаз, оправдывает его лучше всяких падений на колени передо мной.
И когда только этот хитрый жук смог раскусить все мои слабости, очень быстро став применять на мне свои завлекательные улыбки, обезоруживающие ласки и сводящие с ума поцелуи? Не дожидаясь моего бегства, совершает наступательный манёвр и встав на пороге в ванную комнату, протягивает цветы. — С годовщиной.