Моя летопись
Шрифт:
— Только этого не хватало для пущего трезвона!
Взял с меня слово, что, если нужна будет помощь, совет, дружба, чтобы я немедленно телеграфировала ему в Москву, и он сейчас же приедет.
Я знала, что не позову, и даже не вполне верила, что он приедет, но ласковые слова очень утешили и поддержали меня — пробили щелочку в черной стене.
Этот неожиданный рыцарский жест так не вязался с его репутацией самовлюбленного, самоудовлетворенного и далеко не сентиментального человека, что очень удивил и растрогал меня. И так больно было видеть, как он еще хорохорился перед судьбой, шагал, говорил:
— Через несколько дней должна приехать Леля. Во всяком случае, падение большевиков — это вопрос нескольких недель, если не нескольких
«Банды» был Петлюра.
Предчувствие мое относительно испанки оправдалось [53] блестяще.
Заболела ночью. Сразу ураганом налетел сорокаградусный жар. В полубреду помнила одно: в одиннадцать часов утра актриса «Летучей мыши» Алексеева-Месхиева [54] придет за моими песенками, которые собирается спеть в концерте. И всю ночь без конца стучала она в дверь, и я вставала и впускала ее и тут же сразу понимала, что все это бред, никто не стучит и я лежу в постели. И вот опять и снова стучит она в дверь. Я с трудом открываю глаза. Светло. Звонкий голос кричит:
53
С. 78. Предчувствие мое относительно испанки оправдалось… — Испанка — тяжелая форма гриппа, эпидемия которого началась в 1918 г. в Китае, затем охватила Америку и распространилась по всему миру, унеся в течение 1918–1919 гг. жизни более 20 млн. человек. Впервые описана была в Испании, отсюда ее название. (прим. Ст. Н.).
54
Алексеева-МесхиеваН.В. — артистка оперетты; играла в театре «Зон», затем — в театре «Летучая мышь». (прим. Ст. Н.).
— Вы еще спите? Так я зайду завтра.
И быстрые шаги, удаляющиеся. Завтра! А если я не смогу встать, так до завтра никто и не узнает, что я заболела? Прислуги в гостинице не было, и никто не собирался зайти.
В ужасе вскочила я с постели и забарабанила в дверь.
— Я больна, — кричала я. — Вернитесь!
Она услышала мой зов. Через полчаса прибежали испуганные друзья, притащили самое необходимое для больного человека — букет хризантем.
— Ну, теперь дело пойдет на лад.
Известие о моей болезни попало в газеты.
И так как людям, собственно говоря, делать было нечего, большинство пережидало «последние дни конвульсий большевизма», не принимаясь за какое-либо определенное занятие, то моя беда нашла самый горячий отклик.
С утра до ночи комната моя оказалась набитой народом. Было, вероятно, превесело. Приносили цветы, конфеты, которые сами же и съедали, болтали, курили, любящие пары назначали друг другу рандеву на одном из подоконников, делились театральными и политическими сплетнями. Часто появлялись незнакомые мне личности, но улыбались и угощались совсем так же, как и знакомые. Я чувствовала себя временами даже лишней в этой веселой компании. К счастью, на меня вскоре совсем перестали обращать внимание.
— Может быть, можно как-нибудь их всех выгнать? — робко жаловалась я ухаживавшей за мной В. Н. Ильнарской.
— Что вы, голубчик, они обидятся. Неловко. Уж вы потерпите. Вот поправитесь, тогда и отдохнете.
Помню, как-то вечером, когда гости побежали обедать, осталась около меня только В. Н. и какой-то неизвестный субъект.
Субъект монотонно бубнил;
— Имею имение за Варшавою, конечно, небольшое…
— Имею доход от имения, конечно, небольшой…
Снится это мне или не снится?
— Имею луга в имении, конечно, небольшие…
— Имею тетку в Варшаве…
— Конечно, небольшую, — неожиданно для себя перебиваю я. — А что, если для разнообразия послать за доктором? Молодой человек, вы, по-видимому, такой любезный — приведите ко мне доктора, конечно, небольшого…
Он это прибавил или я сама? Ничего не понимаю. Надеюсь, что он.
Пришел доктор. Долго удивлялся на мой обиход.
— У вас здесь что же — бал был?
— Нет, просто так, навешают сочувствующие.
— Всех вон! Гнать всех вон! И цветы вон! У вас воспаление легких.
Я торжествовала.
— Чему же вы радуетесь? — даже испугался доктор.
— Я предсказала, я предсказала!
Он кажется, подумал, что у меня бред, и радости моей разделить не согласился.
Когда я поправилась и вышла в первый раз — Киев был весь ледяной. Голый лед и ветер. По улицам с трудом передвигались редкие пешеходы. Падали, как кегли, сшибая с ног соседей.
Помню, заглядывала я иногда в какую-то редакцию. Стояла редакция посреди ледяной горы. Снизу идти — все равно не дойдешь: десять шагов сделаешь — и сползаешь вниз. Сверху идти — раскатишься и прокатишь мимо. Такой удивительной гололедицы я никогда не видала.
Настроение в городе сильно изменилось. Погасло. Было не праздничное. Беспокойно бегали глаза, прислушивались уши… Многие уехали, незаметно когда, неизвестно куда. Стали поговаривать об Одессе.
Там сейчас как будто дела налаживаются. А сюда надвигаются банды. Петлюра, что ли.
«Киевская мысль» Петлюры не боялась. Петлюра был когда-то ее сотрудником… Конечно, он вспомнит об этом…
Он действительно вспомнил. Первым его распоряжением было — закрыть «Киевскую мысль». Задолго до того, как вошел в город, прислал специальную команду.
Газета была очень озадачена и даже, пожалуй, сконфужена.
Но закрыться пришлось.
Настала настоящая зима, с морозом, со снегом.
Доктор сказал, что после воспаления легких жить в нетопленой комнате с разбитыми окнами, может быть, и очень смешно, но для здоровья не полезно.
Тогда друзья мои разыскали мне приют у почтенной дамы, содержавшей пансион для гимназисток. Живо собрали мои вещи и перевезли и их, и меня. Работали самоотверженно. Помню, как В. Н. Ильнарская, взявшая на себя мелочи моего быта, свалила в картонку кружевное платье, шелковое белье и откупоренную бутылку чернил. Верочка Чарова (из московского театра Корша [55] ) перевезла двенадцать засохших букетов, дорогих по воспоминаниям. Тамарочка Оксинская [56] (из Сабуровского театра) собрала все визитные карточки, валявшиеся на подоконниках. Алексеева-Месхиева тщательное уложила остатки конфет и пустые флаконы. Так деловито и живо устроили мой переезд. Забыли только сундук и все платья в шкафу. Но мелочи все были налицо — а ведь это самое главное, потому что чаще всего забывается.
55
С. 80. Театр Корша— был основан в 1882 г. в Москве театральным предпринимателем Федором Адамовичем Коршем (1852–1924). Находился в подвале нарядного дома-«сказки» Перцова близ храма Христа Спасителя. В нем играли П. Н. Орленев, А. А. Остужев, Л. М. Леонидов и др. (прим. Ст. Н.).
56
Тамара Оксинская— актриса, сохранила дружеские отношения с Тэффи до последних дней. С середины 1944 г. и до конца жизни Тэффи снимала комнату в большой квартире (на улице Буассьер), принадлежавшей Тамаре Оксинской (Лавровой) и ее сестре Марии Ач. (прим. Ст. Н.).