Моя любовь навсегда
Шрифт:
— Образ претерпел изменения в связи с обстоятельствами моего возвращения, — пожал плечами он. Не удержавшись, Антон поскреб подбородок и улыбнулся. — Нравится?
— Нет, — чересчур резко ответила Милана. — Я вроде просила оставить меня в покое.
— Просила.
— Точно помню. Словами через рот.
— Ага, — согласился Антон, после чего гордо выпятил грудь. — К счастью, я никогда не слушал, что мне говорят. Стольких бы неприятностей избежал, но уж как получилось.
Вот оно. Милана закатила глаза, скрестила на груди руки и склонила голову к плечу. Взлохмаченные волосы
Ей показалось, будто ноздри у Антона затрепетали. Словно он принюхивался к аромату ее духов или воздуху вокруг.
— Ты не будешь здесь жить, — поджала губы Милана, отбросив раздражающие волосинки с лица. — Когда я давала Насте обещание помочь, твое присутствие в моем доме нами не оговаривалось.
— Но и не запрещалось, — возразил Антон резонно. Темные брови приподнялись, а Милана в ответ шикнула от злости.
Что за ослиное упрямство!
Пальцы сжались в кулаки, в горле запершило и сдавило грудь от желания наорать на кого-нибудь. Или ударить. Однако Милана держалась, мысленно считала цифры от одного до десяти точно мантру, которая позволила бы ей успокоить разбушевавшееся воображение.
Особенно фантазию — ту самую, где на голове Антона оказался горшок из-под драцены. Рисунок с позолотой прекрасно бы гармонировал с цветом модных мужских ботинок. Картина вышла настолько живой, что Милана непроизвольно дернулась к подоконнику. К растению, чьи пучки листьев на концах веток пугливо дрогнули от кровожадности хозяйки.
— Давай поговорим без насилия, — Антон бросился Милане наперерез. Его мощная фигура перегородила путь к цветку, отчего разочарование неприятно кольнуло в груди.
— Пошел вон из моего дома, — почти прорычала она и указала на дверь. — Сейчас же.
— Мы можем без истерик обсудить план?
— Канарейкин, — ярость перетекла в ядовитое шипение. Тон, которым Милана озвучила фамилию Антона, заставил его содрогнуться. — Ты тупой или глухой? Мне достаточно заорать, чтобы через минуту сюда ввалилась охрана. Тебя скрутят, выведут под конвоем и вышвырнут за ворота. Хорошо, если не сядешь за незаконное проникновение и мошенничество. Вряд ли Павла Александровича обрадует еще одна статья к твоему богатому послужному списку!
Она надеялась задеть Антона упоминанием имени отца, однако того не проняло. Он по-прежнему невозмутимо возвышался над ней. Сделай Милана шаг, уперлась бы носом в плечо, как часто делала в прошлом. Далеком и давно позабытом.
На мгновение Милана услышала сложный терпкий аромат, напоминавший сырость и сожженную древесину. Он резко сменился травянистыми нотами, после которых пришла горечь перца. Как и любовь Миланы к Антону, она испортила общие впечатления. Оттолкнула, после чего позволила вдохнуть немного кислорода в горящие огнем легкие.
— Зачем ты пришел, Тони? — спросила она тихо.
Слез не было. Давно оплакана та пародия на отношения.
— За тобой, — без прикрас ответил он и, проведя ладонью по волосам, добавил: — За справедливостью. Не знаю. Что там обычно вещают герои в крутых фильмах?
—
— Больше оскорблений. Мало яда спустила.
Милана захлебнулась словами от гнева, но вместо ожидаемого Антоном крика, она неожиданно прикрыла глаза и вдохнула дважды кислород полной грудью. Губы шевелились, как будто считали цифры или овечек, чтобы угомонить рвущуюся наружу злость. Не ответив на едкое замечание, развернулась и зашагала к двери.
— Ты куда? — крикнул Антон ей в спину.
Подошва мягких домашних туфель скрипнула от резкого торможения. Абсолютно прямая спина и отсутствие какой-либо реакции ему совсем не понравились. Уж лучше бы Милана кричала или била горшки с цветами. Такое поведение давало надежду на то, что последние шансы на прощение не превратились в прах за год обоюдного молчания.
Ответ Миланы почти физически ударил под ребрами, вывернул наизнанку эмоции и подарил мучительную боль. Долгую, ноющую, как незаживающая рана где-то в глубине сердца. Подобная той, что поселилась навечно после смерти Ярослава.
— У меня куча дел, Канарейкин, — ровно сказала Милана не оборачиваясь. — Разберись со службой безопасности, потом посмотрим. Пока ты официально не числишься в штате обслуги, говорить нам не о чем.
Проведи сейчас кто-то ножом по стеклу, вышло бы очень похоже на их беседу. Антон поморщился. Запах лекарств, давно въевшийся в кожу и волосы, заскрежетал на зубах горечью таблеток.
Ему вдруг вспомнилась больница — ее стерильно-белые стены, между которыми мелькала бесконечная череда равнодушных лиц медицинского персонала. Люди сменяли друг друга, а Антон не утруждался запоминанием имен тех, кто олицетворял собой безнадежность после разрушенных ожиданий.
Тогда он считал, что лучше бы умер в той комнате. Сейчас, что следовало просить прощения раньше. Год назад. Или пять.
Чего, собственно, Антон хотел? Старался, вот и получил сполна заслуженное бумерангом промеж глаз. Ему всю жизнь теперь гоняться за теми, кто ушел по его вине. Иногда за призраками, а порой и за живыми людьми.
— Я люблю тебя. Очень, — вымученно произнес он самую желанную фразу всех глупых романтиков.
Для нее одной. Милана же повернула голову и посмотрела, как на пустое место. Очередную деталь в доме, красивую вещицу, приобретенную Илоной для удовлетворения чувства прекрасного. Смешок, сорвавшийся с губ, змеей обвил шею Антона и сдавил горло от нехватки воздуха.
— Забавно, правда? Мы поменялись местами. Разница лишь в том, что я тебя больше не люблю.
Антон остался один посреди гостиной, среди цветов и декоративных безделушек. Пустых и никому не нужных. Устало выдохнув, он потер грудь там, где образовалась ноющая боль и сосущая пустота.
— Хорошо тебе. Сидишь — ни забот, ни хлопот, — покосившись на драцену, Антон ударил по кончикам упругих листьев. Их шелест почему-то вызвал улыбку.
— По психическому анализу личности я бы охарактеризовал ваше состояние как подавленное, — оживился Базик. — Зафиксирован недостаток серотонина в коре головного мозга.