Моя мама — Снегурочка
Шрифт:
— Слушай, брат… не хотел я никому говорить, но тебе, раз такое дело, скажу. Валериан Петрович тяжело болен. В последние полгода весь бизнес на мне, а он лежит по больницам и пытается как-то выкарабкаться. Сейчас я привез его в Москву. Только там нашлись хирурги, которые берутся сделать операцию. Но будем реалистами: если этот вариант не сработает, то и надежды больше не будет. Свое дело Петрович оставляет мне — других наследников у него нет. Если так случится, я предложу тебе стать моим управляющим. Увезешь свою супружницу в столь любезную ей Австралию.
Павел тогда промолчал: уж слишком неопределенно все это было. Но с женой через пару дней помирился. Он и сам не был сторонником радикальных мер.
Через неделю после этого разговора Таисия произвела на свет крупную крикливую девочку, родившуюся в шапочке густых рыжеватых волосиков. Врачи, осмотрев младенца, сказали, что, скорее всего, беспокоиться не о чем, — девочка будет развиваться совершенно в пределах нормы. Заметов благодаря мастерству московских хирургов прожил еще два года. Через полгода после его смерти Павел с Катериной переселились в Сидней.
Поначалу Павел злорадно ожидал, когда Катерина, твердившая всю жизнь «куда угодно, только бы подальше от России», начнет клясть Австралию и проситься домой. Но оказалось, что страна безумных пофигистов подошла Катерине, как сшитое по меркам платье. И через год она даже подарила Павлу наследника, хотя до этого он почти свыкся с мыслью, что детей у них не будет.
Да и сам Павел начал понемногу привыкать к чужой стране. Купил бунгало в пригороде Сиднея и в свободные дни возился на участке, готовил площадку для барбекю. Приобрел добротную немецкую машину со стальной «противокенгуриной» сеткой. Правда, особо шиковать поначалу не получалось: бизнес развивался со скрипом. Но, слава богу, Катерина пока была довольна.
Борис же по-прежнему бывал в Сиднее лишь наездами. И оседать по-настоящему не собирался. В планах у него было купить большую квартиру, а еще лучше — дом под Питером, поселить в нем мать и свое семейство. Ирина Даниловна в последнее время начинала побаливать, к тому же Борис опасался, что мать тоскует в одиночестве.
Приближался Новый год. Борис, заехав в Сидней на неделю, спешил обратно в Питер. Павел с семейством собирался отметить праздник по местной традиции — на пляже.
С утра Павел помогал брату укладывать в машину бесчисленные подарки. В аэропорт не поехал — братья не любили долгие проводы. Он вернулся в дом и стал ждать, когда жена окончит сборы и можно будет ехать за подарком для сына. Мальчик в детской комнате возился со своими игрушками под присмотром няни.
Когда уже собирались выходить, зазвонил телефон. Жена взяла трубку, кокетливо сказала несколько приветственных слов по-английски. Но затем лицо ее вытянулось, и она поспешила призвать на помощь мужа:
— Ничего не понятно, говорят на австралийском.
Так жена называла тот ни с чем не сравнимый вариант английского, так называемый «страйн», на котором разговаривали местные жители.
Павел, досадливо покряхтывая, взял трубку. От того, что он там услышал, ноги его подкосились, а сердце чуть не разорвало грудную клетку.
Звонил офицер дорожной полиции. Он сообщил, что Борис только что попал в страшную аварию на подъезде к аэропорту и сейчас находится в госпитале. Павлу он рекомендовал приехать туда как можно скорее.
До госпиталя Павел добрался за полчаса. Почему-то заранее настроился, что придется спорить с врачами, уговаривать пропустить его к брату. Но на посту, едва он назвал фамилию, конопатенькая медсестра мигом вскочила и бросилась вперед, едва не таща его за руку.
Борис лежал на высокой кровати, весь обмотанный проводами. В горло у него была вставлена трубка. Но он находился в сознании, скосил глаза в сторону брата, и это чрезвычайно обрадовало Павла. Почему-то он свято верил, что если человек в сознании и уже доставлен в больницу, то врачи его обязательно вытащат.
Он сел на круглый низкий табурет, кем-то предусмотрительно подставленный к постели пациента. Смотрел на брата и растерянно мигал, словно старался отогнать страшное видение. Борис с видимым трудом оторвал руку от простыни и провел ею в воздухе так, будто что-то писал. Павел понял, выхватил из кармана ручку и какой-то клочок бумаг (на его обратной стороне почерком жены был написан список подарков). Но вдруг спохватился:
— Боря, не стоит тебе напрягаться.
Но брат метнул на него такой нетерпеливый и требовательный взгляд, что Павел поспешил вложить ручку в его правую руку.
Борис писал долго, вслепую. Потом бессильно уронил руки. Павел взял записку и прочитал корявую строчку: «Как теперь я понимаю Тасю».
Хотел улыбнуться, но губы словно судорога свела. Борис глазами показал, что хочет писать еще.
«Поезжай в Питер к нашим. Скажи, меня задержали дела».
— Борис, — забормотал Павел. — Это как-то не по-людски. Нужно бы вызвать их сюда.
Брат молча показал ему кулак.
Войдя в дом, Павел был потрясен страшными хоровыми рыданиями, несущимися из детской. Бросился туда, заранее готовясь к самому ужасному. На кроватке их маленького сына сидела Катерина, прижимала мальчика к груди и даже не плакала, а вопила в голос. Ей, икая и захлебываясь, вторил малыш. Павел, громко чертыхаясь, вырвал ребенка и побежал с ним в ванную. Там, не спуская с рук, сунул голову мальчика под струю воды, и тот живо прекратил истерику. Отнес его обратно в детскую, уложил в кровать, а жену вытолкал прочь. Рыдать она так и не прекратила.
— Да что с тобой?! — в бешенстве заорал на супругу Павел.
— Паша, это конец, — завыла в ответ Катерина. — Ты понимаешь, что нам все, крышка? Борис умрет, все достанется Таисии, а мы снова окажемся в нищете.
— Да с чего ты взяла? — попытался перекричать ее Павел. — Таисия этими делами заниматься не станет, все по-прежнему останется на мне.
— Господи, Паша, но она такая странная, ее не поймешь. Она может совсем продать бизнес. Или поставить управлять им таких же калек, как она.