Моя очень сладкая жизнь, или Марципановый мастер

Есть такое безответственное заявление, дескать, каждый человек может написать один хороший роман. Про свою жизнь. Подумать только! Если бы к этой мысли относились серьезно и каждый человек ничтоже сумняшеся принялся бы ваять роман о своей жизни, мы бы получили бешеное количество скучнейшего чтива, поскольку жизнь большинства людей неимоверно скучна, их мыслительные способности довольно ограничены, а четкого мировоззрения, которое определяло бы четкие принципы поведения — не говоря уже об идеалах — у них и в помине нет. А жизнь без идеалов такова, что о ней и писать не стоит. У меня, разумеется, есть свои идеалы. Еще в ранней молодости я уяснил себе, какие принципы мне нужны для нормальной жизни без проблем в нашем вообще-то не слишком дружелюбном к отдельно взятой личности мире, я решил строго следовать им и решению своему не изменял. Я и вас познакомлю с ними в свое

время. Жизнь наша представляет собой всего лишь реализацию или нереализацию. (Ведь наша жизнь — это всего лишь реализованные или нереализованные идеалы во времени и пространстве.) Все это, разумеется, в определенной (конкретной) общественной системе. Полагаю, что предметом "я и мои идеалы" я владею в совершенстве.

Это первое условие, которое делает писание самим собою разумеющимся.

Но требуются и другие предпосылки. Например, удивительно мало людей, которые в состоянии справиться с серьезной писательской работой, хотя у них есть какие-то принципы и они вроде бы освоили азы грамотности. Именно азы, не более того. Беда в том, что они не думают правильными предложениями, увы! А я считаю необыкновенно важным, буквально неизбежным, чтобы мыслящий человек использовал в процессе мышления знаки препинания! Чтобы делал паузы, соответствующие по длине этим знакам. Я всегда думаю именно так и только так! Зачастую это требует некоторых усилий, поскольку иногда трудно решить, надо ли остановить течение мысли точкой, или достаточно будет двоеточия. Три точки, тем более отточие (а по большей части это именно мысленные точки) представляют собой особенно сложную проблему. Мы предполагаем, что в этом случае задумавшийся человек надолго останавливается, устремляет взгляд вдаль, нажимает, картинно выражаясь, на кнопку стоп-кадра в своем мозгу! А затем погружается в мысленно остановленную картину и переживает ее возможно эмоциональней. А сколько вообще простой человек в состоянии сосредоточиться на одной воображаемой картине? Прискорбно мало, утверждают душеведы, то есть психологи. А вы сколько можете? Точно не знаете, правда? Но ведь это все архиважно! Тогда откуда вы вообще знаете, с какой буквы начинать свою следующую мысль — с большой или с маленькой? Незнание такой важной вещи может привести мыслителя, вернее записывающего свои мысли, к полному их замутнению. К сожалению, большинство людей вообще не затрудняют себя вопросами интерпункции мыслей — течет себе в мозгах мутный раствор мыслей и чувствований, и все дела. А потом попробуй записать этакий коллоидный поток — безнадежное занятие…

Важнейшим признаком хорошей литературы всегда была кристальная ясность. Кстати, я думаю, что это положение справедливо для любого серьезного вида искусства.

Признаюсь, я до сих пор не писал книг. В своей творческой работе вместо слов я использую другие средства. Средства изобразительного искусства. Честное служение искусству — точнее скульптуре, одному из самых рафинированных подвидов искусства — это моя высшая цель, содержание моей жизни.

Я весьма выдающийся, хотя сейчас еще неизвестный общественности (широким массам) художник, но я знаю, что мог бы стать выдающимся писателем. Но я уже давно расставил свои приоритеты: был, есть и буду художником. Да, но почему же я, человек, знающий цену своему времени, приступаю к писанию? Да будет всем известно — писать меня понуждает необходимость. Я еще далеко не стар — до ста или даже ста двадцати лет, которые Бернард Шоу, остроумный, но подчас до непристойного свободно мыслящий английский писатель, считал естественными (и такое время благодаря развитию медицины однажды наступит), мне еще не хватает вполне прилично.

Приятно осознавать, что Тициан — мой далекий косвенный коллега, свои лучшие работы, те, по которым мир вообще знает его, создал только на девятом десятке. Я тоже необыкновенно витален, так что и у меня в искусстве может случиться как у Тициана; но все-таки — золотое сечение, как и в жизни, в искусстве очень важно. Вот и композиторы стараются в золотом сечении своих сочинений — или чуть позже — продемонстрировать все, что они могут. Темы уже прозвучали, им уже дано было столкнуться, они уже обработаны, но собственно финал еще далеко впереди. Самое время явить мастерство!

Нынешний этап моей жизни тоже более или менее золотое сечение. (На самом-то деле, если рассчитывать на столетнюю жизнь, точный момент уже пролетел пару лет тому, но кто скажет, что в будущем я не вольюсь в достойное братство долгожителей эстонцев.) А что вообще значит понятие "золотое сечение"? Энциклопедии описывают его слишком сложной для моих познаний в области математики непрерывной дробью, которую все-таки приведу здесь. Наверняка среди моих многочисленных читателей есть люди, которые как истинные математики любят точность. Сама непрерывная дробь такова:

х = а

1 +

1 +

Признаюсь, такая

на первый взгляд абсолютно бессмысленная, состоящая в основном из единиц непрерывная дробь, которая включает одну букву "а" и цифру 1, приводит в замешательство, у меня даже голова от нее кружится. Зато поклонникам нумерологии, я это точно знаю, очень нравятся как раз такого рода построения; я и привел его здесь, чтобы они порадовались. Я же довольствуюсь тем, что, используя алгебраические приемы, а также величины "х" и "а — х" (в игру включается еще и корень квадратный из числа 5 — так утверждает "Эстонская Энциклопедия", справочное издание, которое я не без интереса листаю и изучаю), мы приходим с помощью простейших алгебраических уравнений к числу 61,8… Которое таким образом совершенно понятно и означает то, что если кому-то предназначено прожить сто лет, то золотое сечение его жизненного пути приходится примерно на шестьдесят один запятая восемь десятых года. Из этого следует, что именно сейчас мне самое время садиться за писательство! (На самом-то деле я уже несколько запоздал. Ну, так я постараюсь прожить чуть больше ста лет, чтобы все сошлось, как положено.)

Во всяком случае, настало время подводить предварительные итоги — отфиксировать, так сказать, промежуточный финиш. Пока люди, к сожалению, не понимают, что моя жизнь и творчество достойны монографии. Почему? А по одной простой причине: избранная мною узко элитарная профессия скульптора, о которой в эстонских источниках говорится уже в 1695 году, в современном дискурсе пространства-времени весьма и весьма непопулярна. Мой священный виноградник, который я с любовью возделывал многие годы, дичает. Почти нет молодой поросли. В учебных программах Академии художеств моего искусства вы не найдете. Но меня это не страшит. Я даже не разочарован. В человечестве не стоит, да и нельзя разочаровываться, я ведь знаю, что настанет день, когда это самое человечество снова обретет забытые ценности. Были же времена — например, раннее средневековье, когда перестали уважать даже писательское слово; и потребовалось тысячелетие, чтобы его стали ценить.

Скоро настанет время, когда человечество отвернется от псевдоискусства, цель создателей которого — подмигивать самим себе, и откроет красоту вечную, которая всегда была и пребудет. Хотя замечают ее не всегда. Все по-настоящему ценное однажды будет открыто вновь. И оно наследует заслуженную славу, которая самим создателям не так уж и важна, но, во всяком случае, оставит лучшее впечатление о человечестве. И самому человечеству.

Именно из этих соображений я и решил порадовать будущих поклонников моей личности и творчества тем, что они получат ценный подарок — мой отлично написанный самоанализ — философский, академичный, абсолютно правдивый. Он будет прекрасной основой для исследований обо мне, в которых серьезный ученый уже сам сможет вторгнуться в таинственные лабиринты моего самоисследования и с этим вот сейчас рождающимся произведением как с факелом (воображаемым, разумеется) в руке смело двигаться вперед.

Я слышал, что многие мастера слова, среди них даже знаменитые писатели, немало мучились с написанием первого предложения: перед этим важным шагом (который я бы не стал переоценивать) испробовали все имеющиеся в доме письменные столы один за другим; аж двигали их из угла в угол.

Вплоть до того, что такой пустяк, как выбор сорта бумаги, доставлял им невероятные мучения. Слышал я и про чудачества: даже такой мастеровитый поэт, как лорд Байрон (его и в Эстонии знают, поэтому представлять не требуется), держал в ящике своего стола гнилые яблоки — иначе вроде стихосложение не складывалось. (Конечно, это может быть и сплетня.) Но как бы там ни было — мне для самоосуществления не нужны вонючие огрызки.

Полагаю, первым делом мне надо бы заняться выстраиванием моей родословной, с которой связано рождение моей личности и моего миропонимания. Затем мне предстоит поведать вам о моих ранних сексуальных опытах; я делаю это вовсе не из желания идти в ногу с веяниями времени: я вовсе не превозношу эти веяния, порой скатывающиеся в бесстыдство, хотя и понимаю неизбежность изменений в мире, но я уверен, что юность и первые любовные впечатления (или что-то близкое к ним) серьезно воздействуют на наш дух, формируют наше эго и его неповторимость. Да и как иначе читателю понять мою духовную и творческую жизнь?! Очень уж они непросты! Затем я собираюсь двинуться вперед по тропе хронологии, не впадая, тем не менее, в рабскую зависимость, — я собираюсь уснастить череду событий собственными размышлениями о проблемах веры, жизни и смерти, а также о вопросах литературы и искусства, чтобы читатель мог поглубже познакомиться со мной как личностью. И, разумеется, большую часть моего сочинения займет моя недавно начавшаяся любовная жизнь. Прошло ведь совсем немного времени с того момента, как я нашел Катарину своей мечты, с которой мы истово, как говаривали в старину, живем вместе душой и телом.