Моя первая жизнь, или Все имена и фамилии изменены
Шрифт:
Хотя специальность позволяла стать небольшим начальником – мастером, или в отдел технолога устроиться, куда большинство наших девчонок пошло, нас с Волковым Саней устроили на станки поработать, куда не шли работать обычные люди. Расценки маленькие на этих операциях.
– Да вам всё равно в Армию идти, помогите производству, – попросило начальство.
– А мы, тогда пораньше уволимся, чтобы время осталось погулять до службы.
Работали по сменам, друг друга сменяя. Сначала я даже пытался норму сделать. Берешь заготовку, ставишь в приспособу и рассверливаешь отверстие в литье. Потом меняешь инструмент и зенкуешь фаску под болт. Норму не сделал ни я, ни Саня Волков. Там тётка какая – то работала, она и установила рекорд. Теперь расценки на эту операцию упали. Денег стало мало. Никто не хотел здесь горбатиться, и ставили на эту работу таких как мы.
Я до завода добирался чаще всего на троллейбусе. В утреннюю смену к семи утра надо было успеть. И другим людям кстати тоже. Эти «рогатые» машины и автобусы люди штурмовали в прямом смысле.
Стою на остановке. Вот – вижу появляется мой троллейбус номер 8, быстро прорываюсь в первый ряд ожидающих на остановке, многим не нравится, но ничего я аккуратно протиснулся. Теперь главное попасть так, чтобы двери распахнулись напротив тебя, тогда тебя сами пассажиры занесут в транспорт. Но так думают и другие. Знают, что, если не попадёшь, что называется в струю, то можно и на обочине этого людского водоворота оказаться, до проёма дверей не доберёшься. Останется на лестнице позади троллейбуса висеть или опоздаешь. Толпа людей, друг друга оттискивая, постепенно выходит с тротуара на дорогу. Водитель бибикает, чтобы под колёса не лезли. Но вот повезло, двери распахиваются напротив меня, а там уже битком народу, хватаюсь за поручень и протискиваюсь вперёд, сзади подпирают и я уже в троллейбусе. Ура!
Стоим как «Килька в бочке», утрамбованные такие.
–Граждане машина дальше не пойдёт, если не закроете двери.– Объявляет водитель.
Содрогаюсь от толчков – это висящие у дверей дёргаются, пытаются закрыть их.
– Да, подвиньтесь чуть- чуть, всем на работу надо! – требуют снаружи.
–Да некуда уже, не резиновый троллейбус, – отвечают счастливчики внутри. Добрые люди!
Транспорт потихоньку трогается и… резко тормозит. Люди по инерции проталкиваются вперёд , и двери, наконец, закрываются. Постепенно осматриваюсь по сторонам. Рука мужика сзади, через меня, схватилась за верхний поручень так, что он практически висит на мне. При каждом качке он на меня падает, – я похоже, вообще, его держу. Да и вонища перегаром от него. Надо как то поменяться, пролезти подальше внутрь. Но тут тётка, в которую я уперся, поворачивает голову.
–На следующей не выходишь?– спрашивает она, и, не дожидаясь ответа, протискивается за меня.
Как это получилось у неё?
–Мужчина не выходите? – Женщина дальше, расталкивает уже мужиков за мной. Платье между телами застревает, она руками то сумку придерживает, то платье, чтобы пуговицы не оторвались. – Да, дай пройти! Подвинься немного, встал как вкопанный, – повышает голос на мужика.
– Да как? Мне не развернуться. Осторожней локтями то, – мужик бурчит.
– Прямо, не развернуться. Вот сюда пройди!– командует женщина.
Но тут троллейбус повернул – всех качнуло, и как то все поменялись сами собой.
–Осторожно! Платье порвёшь! Из-за тебя вся растрёпанная выйду отсюда. – Не унимается тётка.
–ХА, ха, ха. Беременной ты отсюда уже выйдешь! – Съязвил мужик.
Все кто рядом стоял, засмеялись. А я не заметил, как очутился совсем в другой компании.
Я ещё на остановке, каким – то боковым зрением заприметил её. Она к нам в техникум пришла после 10 класса. По-моему, тоже на «Холодную обработку металлов резанием». И тогда многие парни стали шеи сворачивать, провожая её взглядом – «косяка давить». Нет, она, конечно, не красавица. И лицо круглое, широкоскулое, восточное и глаза большие. А волосы седые ( т.е. белые ) под «Мирей Матье» подстрижены. Гарсон – вроде эта причёска называется. Потом догадался – восточные женщины не бывают блондинками. Значит крашенная перекисью водорода. Среднего роста, но дальше всё как надо. Фигурка точёная. И что самое главное, щеголяла она в джинсах «MONTANA». Они туго обтягивали её крутые бедра. Обувь с каблуками делала своё дело – ягодицы… Ну, прямо Ой!!! Фирма идёт. Грудь, кстати, небольшая, но это уже как- то не замечалось. Зная свои достоинства, она и походкой какой- то ходила, ну… так что парни млели. Да ещё и улыбалась, будто дразнила. У меня джинсов не было, были брюки клёш от бедра, внизу 35 см., сам в ателье заказывал( в магазине какой то отстой продавали).
Но к ней такие, самые крутые парни приставали. А мы только переговаривались – «Стал бы», – «Конечно стал бы». Но между прочим, «по – серьёзному» гулять с ней не хотелось. Выглядела она совсем по – взрослому. Я не пытался даже подойти. В конце концов, её, говорят, видели с каким- то мужиком совсем взрослым.
И вот меня прижали прямо в неё. Она у окошка тут, с какой- то знакомой стояла. Они, лицом к лицу, держась за поручни, что- то, только что говорили. Но я помешал, между ними встрял. Тепло стало мне и от того, что прижался к ней так близко, и от какого- то волнения внутри. Соседка за спиной ёрзает, от других отбивается. Троллейбус покачивается, вверх – вниз, скорость видно набирает. А она снизу немного на меня смотрит. Не пойму, злобно или нет. Платье на ней такое тонкое, что, чувствую я – вот изгиб её бедра. А ещё чувствую, что внизу живота моего, как- то всё напрягается. И.. О боже! Вижу я, что и она моё напряжение чувствует. Я руку просовываю за её спиной, хватаюсь за поручень, отталкиваясь, пытаюсь спиной отодвинуть нависших людей. Но в ответ меня ещё сильнее к ней прижимают. Сейчас моя соседка пощечину мне, наверное, даст. Но она ко мне сама жмется. НЕ может быть! Пытаюсь отодвинуть свою нижнюю часть спины, но девчонка в ответ двигается плотнее. Да и ладно! Значит так и будем ехать. Я пытаюсь поймать её взгляд, что вообще происходит между нами? Но не видно, волосы её одни седые, т.е. крашенные передо мной. Одной рукой она за поручень держится, а другая уже на груди у меня. А я тоже могу одной рукой держаться. Вот так,– уже опустил свою руку вдоль тела своего и её тела тоже. И пальцы, как будто случайно, касаются её. Да! Вот это под платьем нащупывается след от её… нижнего белья. И троллейбус качается в такт. Вверх- вниз. И напряжение всё сильнее. И не стесняюсь я уже. И вроде и платья то, на ней уже нет, и вот и голову она подняла ко мне, и посмеивается только. Крепко теперь вжимаюсь и …
****
–Да ёлки палки!– выругался я про себя, а на самом- то деле слова были посильнее. – Вот опять! Проснулся я на своём втором ярусе. Проклятые ПОЛЮЦИИ замучили. До армии парни рассказывали, что в компот добавляют Бром, для уменьшения желания. Каждый день этот напиток пьём в обед и ничего. Почти каждую ночь сладострастные сновидения. И чтобы не липнуть, надо теперь спуститься с третьего этажа в умывальник. Мимо дневального почти пробегаю мелкими шажками, одной рукой незаметно оттопыривая испачканные трусы. Он весь изнемогает у тумбочки, спать хочет. Ему не до меня. Смотрю на свои дешёвенькие часы (Их у меня никто, как ни странно, не отнял). До подъёма ещё полчаса. Потом ещё успею заснуть немного.
Я – дневальный.
«Рота подъём!» – орёт дневальный. Но я не вскакиваю с кровати и никуда не бегу. Дело в том, что наш взвод дежурный по части. Мы в наряде по роте. Мы – это: Романенко, который сейчас на тумбочке стоит, а Я, Пашка Краснов и ещё один боец – просто дневальные. Чистоту, порядок наводим. Завидуем тем нашим бойцам, кто в караул пошёл. Им там автоматы дали с боевыми патронами, всё по – настоящему. Ходят там часовыми, охраняют объекты, территорию части. До этого мы Устав зубрили и теперь знаем – Часовой лицо неприкосновенное!
Если кто подойдёт к тебе чужой, кроме разводящего, можно после предупредительных: «Стой! Кто идёт?» «Стой! Стрелять буду!» и пальнуть, в конце концов, в кого-нибудь.
А если этот «кто-нибудь» ночью, например, захочет подобраться к тебе со спины, ну, там склад открыть и патронов украсть, а может и пулемёт, то ты уже будешь готовым. И раз! Он тебя обхватил руками сзади, а у тебя штык-нож. И ты его…
Но меня не взяли в караул, я просто дневальный по роте. Сержант Чудаков – дежурный, а мы дневальные. Один стоит на тумбочке с телефоном, с повязкой на руке, а другие моют пол и лестницу в подъезде. Потом меняемся. Теперь мы на себе поняли, что значит выражение сержантов: «Сгною на линолеуме!»
Дело в том, что по нашему длинному коридору посередине постелен светло зеленый линолеум. А по бокам – просто крашеные деревянные половицы. И вот этот длинный пол должен быть идеально чистым, а кирзовые сапоги оставляют на нём чёрные полосы, даже если очень осторожно идти, всё равно полоски чёрные остаются.
–По краю линолеума ходим!– голосят, нет, просто истошно орут дневальные с тазиком.
–Чего это там курсанты на корточках делают? Замученные какие-то, с тряпками, чего-то кричат?– недоумевали мы сначала, когда с занятий из классов на перерыв выходили гурьбой. Но на всякий случай шли по половицам сбоку, не зная ещё, зачем это.