Шрифт:
1
Оливия оторвалась от пишущей машинки и посмотрела на часы. Боже мой! Неужели уже так поздно? Два часа, а в три ей надо быть у адвоката!
Она торопливо пробежала взглядом по последним абзацам доклада, выискивая ошибки. Не обнаружив ни одной, Оливия размножила документ на ксероксе и вложила текст в папку, озаглавленную «Контракт с фирмой «Луминар».
Затем, взяв расческу, она одной рукой провела по своим огненно-рыжим, спускающимся до плеч локонам и набрала номер телефона, стоящего у нее на столе.
– Сьюзан, документация на «Луминар» готова.
–
Был промозглый февральский день, с неба падал густой мокрый снег. Снимая с вешалки пальто, Оливия бросила мимолетный взгляд за окно, на мостовую, которую все больше заносило белой пеленой.
Вдруг ее пальцы замерли на незастегнутой пуговице, когда ей бросилась в глаза фигура одинокого прохожего. По тротуару шел высокий стройный мужчина с непокрытой головой, снежные хлопья оседали на его иссиня-черных волосах. Не может быть! Неужели это... Оливия приникла к оконному стеклу, чтобы лучше всмотреться, но темная фигура уже скрылась из вида.
Она покачала головой и отвернулась от окна, встав лицом к своему кабинету, полному привычного тепла. Однако пальцы ее дрожали, когда она все-таки попыталась застегнуть пуговицу. На мгновение ей показалось, что это был Гил собственной персоной. Дикая мысль! Что может Гил делать в Лондоне? Да и вообще в Англии? Здравый смысл подсказывал, что это невозможно, но разуму было не под силу ослабить болезненные удары сердца.
– Я пошлю эту документацию... Ой-ой! С вами все в порядке? Вы побледнели, как полотно. – Перепуганная Сьюзан бросилась к Оливии.
– Я подумала...
Оливия запнулась, едва вобрав в себя воздух. Что она может сказать? Что ей только что померещился призрак из прошлого? Непроизвольно она подняла воротник пальто. Ее вдруг стала бить дрожь.
– Вы так волнуетесь перед заседанием, не правда ли? – с пониманием в голосе спросила Сьюзан.
Оливия ненавидела ложь, но была не в состоянии рассказать что-либо о Гиле даже Сьюзан. Оставалось лишь кивком подтвердить догадку секретарши, решительно отодвигая не дающий покоя образ Гила в самый дальний уголок сознания. Честно говоря, не предстоящее заседание было причиной внезапной бледности Оливии. Впрочем, Оливия действительно тревожилась – накануне оглашения завещания ее бабушки.
В самом деле, похороны состоялись почти три недели назад, и нельзя было даже представить себе, что документ, выражающий последнюю волю покойной, так долго не будет вскрыт. В конце концов Оливия – ближайшая родственница умершей, и, насколько ей известно, основная часть наследства должна была отойти к ней. Тревогу вызывала у Оливии не алчность, а простое желание побыстрее разделаться с юридическими формальностями и свалить дело с плеч. Оглашение завещания откладывалось уже дважды.
Объясняя перенос слушания дела, бабушкин адвокат говорил извиняющимся тоном:
– Ничего серьезного. Просто надо утрясти одну-две юридические неувязочки.
Очевидно, поверенный считал свое объяснение успокаивающим, но Оливия воспринимала его слова с легким волнением. Вивьен Бофор всегда гордилась своей деловитостью и организационными способностями: «неувязочки» любого типа были совершенно не в ее стиле.
– Уверяю вас, это
– Надеюсь, вы правы, – не стала спорить Оливия.
Сьюзан помахала листком бумаги, который держала в руке.
– Вам, вероятно, захочется прочитать это перед уходом.
– А что это?
– Адресованная всем сотрудникам записка об уходе на пенсию Эдварда Маккея.
– Что-о? – Оливия взяла протянутый ей листок и быстро пробежала его.
– Я подумала, что вас это заинтересует.
Это было мягко сказано. Эдвард Маккей был исполнительным директором рекламного агентства «Бофор», основанного прадедом Оливии и существующего столько лет, сколько Оливия себя помнила. Слишком долго, по ее мнению. Что ж, видимо, пришло время кому-нибудь помоложе взять бразды правления.
– Кто же будет вместо него?
Сьюзан неопределенно пожала плечами.
– Меня не спрашивайте. От слухов отбоя нет в коридорах, но официального объявления все еще не поступало.
– Из всего стараются делать тайну! – пробормотала Оливия.
Обычно беспроволочный коридорный телеграф в конторе работал безотказно. Оливия нахмурилась: хорошо бы узнать, кто будет новым исполнительным директором. Агентство «Бофор» теперь уже не является собственностью одной семьи. Однако Оливия, оставшись единственным членом семьи бывших владельцев среди сотрудников фирмы, чувствовала особую ответственность за ее будущее. Ей хотелось быть уверенной, что дело в надежных руках.
Гололед на дорогах должен был бы поглотить все внимание Оливии, но почему-то мысли разбегались в разные стороны. Завещание... Новый исполнительный директор «Бофора»... Но самым неотступным был образ Гила.
Конечно, думать, что она видела его, – абсурд. Гил постоянно живет и работает в Штатах. Она знала, что это не мог быть Гил, однако те несколько мгновений, что она пережила в своем кабинете, привели ее пульс в состояние бешеной активности. Она снова почувствовала себя наивной восемнадцатилетней девушкой, с душой, полной подросткового смятения и путаницей в голове. Прошло пять долгих лет с того дня, как они виделись в последний раз, но ей показалось, что прошло всего лишь пять дней. Мучительные воспоминания об унизительной прощальной встрече вдруг всплыли в ее сознании с четкостью событий текущего дня. Страшно подумать, что промелькнувшая фигура незнакомца могла так глубоко взволновать ее. А что же, черт побери, произойдет, если ей придется когда-либо действительно встретиться с ним снова?..
Оливия сильнее сжала руль управления. Есть другие, более важные вещи, которые ей следует обдумать, нежели воображаемое мимолетное появление Гила на лондонской улице. Он находится за тысячи миль отсюда, тогда как завещание и назначение нового исполнительного директора «Бофора» требовали ее внимания уже сейчас.
Она приехала в адвокатскую контору тогда, когда все уже были в сборе, и поспешила сесть среди остальных, упомянутых в завещании, преимущественно друзей покойной или людей, работавших у нее в услужении. Генри Элиот в течение нескольких минут возился с бумагами на столе, ожидая, когда все устроятся поудобнее, затем откашлялся и заговорил низким гнусавым голосом.