Моя прекрасная убийца [Сборник]
Шрифт:
Профессор Силидж-Бинн обратил свое внимание на базидиомицеты, а позднее, в последний год работы в Кембридже — также на Puccinia graminis tritici, который…
Джоселин вздохнул.
— Хватит, хватит! Вы не могли бы выражаться попроще?
— Но мистер Джаггер наверняка информирован обо всем.
Биддл-Джонс вопросительно поглядел на Джаггера, но тот только покачал головой.
— Я не в курсе, — сказал он — Продолжайте, пожалуйста.
Биддл-Джонс продолжил:
— Профессор Силидж-Бинн посвятил последние годы работы в Кембридже исследованиям
Биддл-Джонс в третий раз посмотрел на часы.
— Вы оказали бы мне большую честь, если б согласились перенести этот разговор в мою квартиру на Фицуилльям-стрит, — сказал он. — Джоселину все равно скоро уходить, а я буду рад видеть вас в гостях.
Джаггер и Брайони с благодарностью приняли предложение. Девушка только попросила разрешения ненадолго отлучиться, чтобы припудрить нос. Джаггер тоже извинился и направился к телефону. Биддл-Джонс тут же стал предлагать позвонить от него, но Джаггер поблагодарил и отказался.
Он позвонил в Лондон. Ответил мужчина.
— Это ты, Ричард? Говорит Джаггер. Слушай, ты уже посмотрел то, что я тебе прислал?
— Как можно быть таким нетерпеливым?! — ответил ему человек на другом конце провода. — Ты же знаешь, нам больше не разрешают выполнять твои задания.
— Знаю, — сказал Джаггер. — И все же — ты посмотрел?
Его собеседник засмеялся.
— Нет, это ж надо! Ну хорошо, посмотрел. Хочу подчеркнуть особо — в личное свободное время. Знал, что ты все равно не оставишь меня в покое.
— И что же ты установил? — осведомился Джаггер.
— Ты на всякий случай сядь-ка, а то упадешь, когда услышишь, — сказал Ричард с наслаждением. — Думаешь, что я установил? Что этот твой ящик сделан из чистого золота и доверху набит героином?
— Не исключено. А что, и в самом деле?
— Как же! Такие уж все пессимисты. Вам обязательно надо верить в худшее. Если вам скажут — это бронза, вы непременно заподозрите, что на самом деле это плутоний, а пригоршня обычной грязи покажется вам бог весть какой ценностью.
Джаггер кивнул. Он увидел, как возвращается Брай-они.
— Значит, кассета бронзовая, а внутри просто грязь в пакетике?
— Причем, смею заверить, первоклассная бронза и первоклассная грязь — с примесью извести и компоста из листьев. Очень хороша для выращивания рододендронов.
— Премного благодарен. Ящик можешь оставить себе. Будешь туда класть на ночь свою вставную челюсть. Землицу высыпь в свои горшочки с цветами. У меня больше нет времени беседовать. Спасибо и до свидания.
— Хочу сказать тебе еще только одно. Больше ничего не присылай мне. Ты уже не работаешь в нашей конторе. Хоть я исследовал твою посылочку в личное свободное время, пришлось использовать при этом лабораторию правительственного учреждения. Того и гляди, останусь из-за тебя без пенсии. Ясно?
— Ясно, — холодно ответил Джаггер.
— Раз так, до свидания. И не делай глупостей, — сказал Ричард и положил трубку.
Биддл-Джонс жил на Фицуилльям-стрит на втором этаже большой виллы с балконом и коваными решетками на окнах.
Чем ближе они подходили к era дому, тем радостней делался Биддл-Джонс — будто моряк, возвращающийся в родной порт после долгого плаванья.
Они расположились в уютной гостиной, обставленной очень хорошо, но немного на женский лад.
Биддл-Джонс позаботился, чтобы бокалы не пустовали, и продолжал свой рассказ:
— Профессор Силидж-Бинн всегда был слегка эксцентричным. Наверное, это идет от воспитания. Когда я только начал работать у него ассистентом, эти странности доставляли мне немало неприятностей. Так, например, он все время ходил в каком-то желтом облачении — словно буддийский монах. И даже по улицам!
Все, что напоминало о западной культуре, он с презрением отвергал. Из-за этого, естественно, нажил массу врагов. К своей исследовательской работе относился с каким-то благоговением. Когда он публиковал какие-нибудь результаты и торжественно заявлял, что нашел способ культивировать этот гриб в лаборатории и получать споры, многие просто смеялись над ним.
Постепенно он все больше и больше сходил с ума. Буквально помешался на своей работе. К тем, кто его критиковал, стал питать такую ненависть, что это переходило все границы. Видимо, он и в самом деле уже был душевнобольным.
Биддл-Джонс снова налил всем выпить, посмотрел на часы и удобно расположился в кресле.
— К этому времени, — продолжал он, — я начал замечать у профессора признаки самой настоящей мании преследования Иногда он вел себя вполне разумно, потом опять становился ранимым и восприимчивым, как мимоза. Показательнее всего, однако, было то, что он начал избегать всяких контактов с людьми. Тогда же принялся развивать свои странные теории. Доказывал, что западный мир не выполнил задачи, стоявшей перед ним. Мы, дескать, забыли о своем долге перед слаборазвитыми странами, причем Силидж-Бинн имел в виду как раз свой страстно любимый Восток. По его словам выходило, что забота о будущем человечества — отныне дело исключительно Востока. Как-то, помню…
Теперь на часы поглядел уже Джоселин.
— Мне просто невероятно жаль, — перебил он рассказчика, — но я прямо сейчас должен уйти. Не могли бы вы рассказывать покороче? Я тоже хотел бы дослушать конец этой истории.
Биддл-Джонс виновато поглядел на него.
— Простите, — пробормотал он, — вы совершенно правы. Это такой противоречивый и яркий человек, что за пять минут его просто не опишешь. Но я попытаюсь изложить главное. Однажды он испросил права прочитать открытую лекцию. Такое у нас всегда бывает большим событием. Слушать открытую лекцию приходит весь цвет университетской науки. Самое скверное было то, что профессор заранее размножил текст своей лекции и позаботился, чтобы он окольным путем попал в газеты.