Моя прекрасная убийца [Сборник]
Шрифт:
Был шестой час. Видимо, я вздремнул, сидя на скамейке, потому что вздрогнул от шума мотора. Франциска крепко спала и выглядела необычайно привлекательно. Я встал на переднем сиденье и крепко схватился за мачту-весло, на котором развевалось уже высохшее белье девушки. Да, никаких сомнений — к западу от нас шел рыбачий катер, ослепительно белый в лучах раннего солнца. Совсем недалеко, в каких-то семистах метрах.
— Эй! — закричал я.
— О Боже! — подскочила от неожиданности Франциска.
И протерла глаза.
— Как я задремала! Какое-то судно?
— Да, — сказал я. — Рыбаки.
И закричал:
— Помогите!
И снова:
— Помогите!
Чертов мотор! Вряд ли
— Помогите! — закричала теперь и Франциска, встав в лодке на колени.
— Сюда! На помощь! — вопили мы хором.
Мне показалось, что на борту катера помахали рукой.
Я замахал в ответ и заорал как оглашенный:
— Сюда! На помощь!
Катер развернулся и пошел к нам. Уже два человека стояли на его палубе, размахивая руками, и кричали что-то невразумительное.
— Они плывут сюда! — воскликнул я. — Франциска, видишь, они плывут сюда!
— Да! — ответила она. — Дайте мне, пожалуйста, мои вещи. Надеюсь, уже не нужны сигнальные флажки?
Выдергивая мачту-весло, я посмотрел на акулу. Она кружила поодаль. Наверное, шум мотора отпугнул ее. Катер приближался к нам так быстро, что Франциска едва успела закончить под халатом свой туалет. Дальнейшие события развивались столь же стремительно. Катер подошел вплотную, один из рыбаков кинул нам конец, который показался мне мостиком для возвращения из небытия. Рыбаки, смеясь и говоря на непонятном языке, вначале взяли на борт Франциску. Потом один из них спрыгнул в нашу лодку, вытянул якорь и привязал ее канатом к катеру. Я слегка толкнул его и указал на акулий плавник. Акула все еще кружила метрах в пятидесяти, хотя и с меньшей надеждой на сытный завтрак. Рыбак сделал свирепое лицо, погрозил акуле кулаком, похлопал меня по спине и помог перебраться на катер.
С помощью жестов и бессвязных слов мы попытались объяснить, что с нами произошло, а также выразить желание вернуться в Иелсу, в отель «Венеция».
— Dobre! — повторили они несколько раз, развернули свой катер и, таща на буксире нашу лодку, за какие-то два часа доставили нас прямо к причалу, от которого я, казалось, уже целую вечность назад отплыл вслед за девушкой.
Франциска сидела среди корзин для рыбы и клевала носом. Наши спасители предложили нам красного вина из плетеной бутылки, от которого мы не посмели отказаться, и дали сигарет, которые мы приняли с благодарностью. Они трогательно заботились о нас, и было жаль, что мы не понимали, о чем они говорят. Наверняка рассказывали жуткие истории об акулах, пожиравших беспечных пловцов, и о лодках без весел, которые относило прямо в Турцию.
Мы, наконец, согрелись. Но когда старый рыбак показал нам акулью челюсть, у меня по спине снова пробежал холодок. Некоторые из многочисленных зубов, острых и ужасных на вид, шатались. Он выковырял один и подарил Франциске.
— Сувенир! — сказал он, лучезарно улыбаясь.
Они высадили нас у отеля и привязали лодку на прежнее место. Я предложил им деньги, но они наотрез отказались.
— Hvalla! — закричал я, когда они, смеясь и размахивая руками, отчалили.
— Hvalla! — закричала и Франциска, посылая им воздушный поцелуй, вызвавший бурю восторженных жестов и восклицаний.
— Что, собственно, означает это «Hvalla»? — спросила Франциска, когда мы отправились к отелю.
— Спасибо! — ответил я.
Из окон на нас смотрело несколько любопытных, но среди них — ни одного знакомого. Наша компания, наверное, еще дрыхла. Было около восьми.
Грязные, измученные кошмарной ночью, мы поднялись в отель, прошли пс застланному коврами коридору в ресторан и позавтракали Точнее, завтракал я один. Франциска молча сидела напротив меня, с трудом сохраняя вертикальное положение, пила кофе и отщипывала кусочки булки.
— Я пойду к себе, Лео, — сказала она наконец.
Затем оглянулась, словно боялась, что нас подслушивают, и прошептала:
— Ты придешь пожелать мне спокойной ночи?
Я посмотрел на нее долгим взглядом. Окружающая нас действительность, казалось, перестала существовать. Мое сердце забилось, словно хотело выскочить из груди. Мед стекал с хлеба мне на пальцы.
— Да, — сказал я, — непременно!
Она поднялась и пошла к выходу. Пояс от халата, который она перекинула через плечо, свисал сзади и был похож на длинный красно-синий хвост.
Я заказал сигареты и попытался собраться с мыслями. Курил, прикрыв глаза, и снова видел перед собой восхитительное тело девушки в лодке. Боюсь, что никакие служебные предписания в мире не могут заставить тридцатилетнего мужчину превратиться в камень. По этой причине я погасил сигарету, не докурив, и отправился вслед за Франциской. В дверях я столкнулся с Бетси.
— Привет! — закричала она по-английски. — Как дела? Куда вы подевались ночью? Мы потеряли вас с Франциской!
— Пытались повторить странствия Одиссея, Бетси! — сказал я по-немецки, так как, во-первых, она понимала этот язык прекрасно и не говорила только из заносчивости, а во-вторых, я был слишком измотан и не собирался расходовать остатки душевных сил па перевод.
— I see, — сказала она, криво усмехнувшись. — Ты — вылитый Одиссей, darling! — и провела по моему подбородку пальцами, длинные ногти которых были покрыты зеленым лаком.
— Точно! — подтвердил я. — Сожалею, но мне срочно нужно позвонить…
Я принял душ, побрился, при этом сильно порезавшись, не знаю уж почему — от усталости или от волнения. Через 15 минут я стоял перед дверью комнаты Франциски. На мой стук не последовало никакого ответа. Я тихо открыл дверь. В комнате было темно из-за спущенных жалюзи. Пахло хорошим мылом и терпкими духами. Я закрыл за собой дверь и повернул ключ в замке. Постепенно мои глаза привыкли к темноте. Франциска крепко спала. Ее ровное дыхание колыхало тонкую кружевную сорочку. Я осторожно вложил в руку, лежавшую рядом с кудрявой головой на подушке, акулий зуб, который она отдала мне на сохранение в ресторане. Затем забрал свой халат, висевший на стуле. В мусорной корзине я заметил окровавленную повязку из моего носового платка. Мне вдруг пришла в голову одна мысль, я взял повязку, на цыпочках вышел из комнаты, вернулся к себе и бросился на кровать. Ко всем неизвестностям и неопределенностям, переживаемым мной, добавилась еще одна: я не понимал, что испытываю, — разочарование или облегчение. Я так и не успел разобраться, что именно, — сон сморил меня внезапно.
Когда я проснулся, часы показывали три. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, почему это в три ночи вовсю светит солнце и где я вообще нахожусь. Сообразив, наконец, что к чему, я быстро оделся и пошел к Франциске, заглянул в замочную скважину и увидел, что она все еще спит.
Внизу, в холле, было тихо. За стойкой дремал портье. Рядом с рестораном, на кухне, женщина пела какую-то очень печальную песню на своем языке. На стойке лежала груда писем и газет — видимо, только что пришла почта. Немецкие газеты были, к счастью, пятидневной давности. Когда их печатали, мертвый Ладике еще не б>ыл обнаружен в своем кабинете. Я высчитал по пальцам, что сегодня — четверг. Боже мой, я находился в Иелсе всего 26 часов, а мне казалось — прошла, по меньшей мере, неделя. Первые сообщения об убийстве появились в газетах утром во вторник. Значит, до завтра, или даже до воскресенья никто не узнает, что Франциска под подозрением. По штемпелям я определил, что письма идут сада тоже 5 дней.