Моя птичка
Шрифт:
— Не вам решать, — скриплю зубами. — Аня?! Анют?! Давай поговорим?! — срываюсь на крик, и тёщенька хмурится.
— Не ори, — шипит на меня, — хочешь, чтобы все соседи сбежались на твои крики?!
Сжимаю кулаки. На этой территории не моя власть. Её. Это раздражает. Бесит. Злит.
— Мне. Нужно. Поговорить. С Аней.
Четко с расстановкой пытаюсь донести до нее свой месседж, но Зинаида, сука, Марковна лишь вскидывает правую бровь.
— А ты кто ей, мальчик? Сожитель, который, судя по виноватому
— Я не сожитель, — скриплю зубами.
Кольцо на пальце жжет. Аня должна сама рассказать родителям о росписи, но бесящие рыбьи глаза тёщеньки выпрашивают правды ОТ МЕНЯ!
— Ярослав, если двое незрелых молодых людей живут вместе, то это, дорогой мой, называется сожительство, — вбивает в меня слова с умным видом.
К херам!
— Аня — моя жена, — показываю безымянный палец правой руки. — Мы должны с ней поговорить.
— Что за бред? — гневно выдыхает.
Ноздри раздуваются. На лице появляются пятна.
— Мы с Аней расписались втайне ото всех. Яснее ведь некуда?
— Это всего-то бумажка, — дергает за рукава платья.
— Помнится, вы говорили документ, подтверждающий готовность принимать ответственность, — делаю шаг вперед. — Так вот, я пришел принимать ответственность, Зинаида Марковна. Не мешайте мне.
Задирает нос. Не показывает, как сильно её задел факт нашего брака с Аней.
— Она не хочет тебя видеть, — безапелляционно.
— Или вы.
Закатывает глаза и фыркает.
— Всего хорошего, Ярослав! — неожиданно быстро хлопает перед носом дверью.
Нет! Замахиваюсь, чтобы ударить, но не делаю этого.
Мне ещё перед Аней объясняться, а если нарвусь на её мать, то упаду ниже плинтуса.
Отхожу, сажусь на ступеньки, не понимая, куда теперь двигаться дальше.
В груди пульсирует и болит. Моя птичка, как так, а?!
Взъерошиваю волосы пятернёй.
Накосячил.
Как же я накосячил…
КАК я мог ТАК накосячить?!
В кармане вибрирует телефон.
Достаю.
Белый.
Сбрасываю вызов.
Смотрю перед собой под оглушающую работу сердечной мышцы.
12. Развод
День
Второй.
Третий.
Я опять дежурю у подъезда. Зинаида Марковна проходит мимо, скашивая на меня недружелюбный взгляд. Да, я упертый. И если я нацелен на разговор с птичкой, то я его получу.
Все звонки, кроме отцовских, пролетают в бездну. Нет желания мусолить тему ни с Белым, ни тем более с Астаповым. Я тщетно пытаюсь воссоздать в памяти картинку того вечера и ночи, но не могу. Будто кто-то обрезал пленку.
Злюсь.
Мало сплю.
Почти не ем.
Только терзаю вейп, надеясь успокоить внутреннего беса.
Пока Аня молчит, я внутренне умираю. В эту ночь решаю остаться
Эгоистично, но хочу убедиться в том, что её можно вернуть. Объяснить как-то мой косяк.
Еду за двумя стаканчиками кофе. Может, Анютка все-таки выйдет.
Возвращаюсь обратно. Делаю глоток латте. Сладкий вкус превращается в горечь. За ребрами маслает мотор. Ещё немного в таком режиме, и я сорвусь. Не так, как многие пацаны. Не в алкогольные кутежи, а в разборки с упертой мамашей моей птички. Я горю желанием разнести к чертям дверь в их квартиру.
Глухо простонав, упираюсь затылком в подголовник сиденья и закрываю глаза.
Вот тот вечер. Я и Аня в горячей позе. Её поплывший взгляд. Моё сердце, готовое разорваться в клочья от чувств, которые я к ней испытываю. Стук в дверь.
Вздрагиваю, потому что все слишком реалистично. Резко открываю глаза и чуть не роняю стакан.
— Ань… — птичка садится на пассажирское, не глядя на меня.
Бледная. Потухшая. Не живая.
— Не надо, — качает головой, когда тянусь к ней, — не трогай меня, пожалуйста.
Стиснув зубы крепче, подаю ей кофе. Берет, но смотрит на свои руки, а мне нужны её красивые глаза, чтобы увидеть эмоции. Есть ли они? Или я все убил трахом с Ленкой?
— Ань, я не знаю, как так получилось… — сердечная мышца сокращается все быстрее, словно моя птичка выпорхнет из машины, и я больше никогда её не увижу.
— Я понимаю, Яр, — медленно вертит стаканчик пальцами.
Что?
Всматриваюсь в её лицо. Скулы заострились. Тоже кусок в горло не лезет? Нельзя тебе голодать, Анечка.
— Не понимаешь, — рычу с нажимом, раздражаясь от собственного бессилия в ситуации, в которую мы попали из-за меня. — Я… Я, блядь, ничего не помню, Аня! — бью по рулю одной рукой, другой крепко сжимаю стаканчик.
Аня вздрагивает. Несколько горячих капель попадает на штаны и кисть. Шиплю. Нервно ставлю кофе на панель и разворачиваюсь корпусом к птичке. Она рефлекторно сжимается.
— Прости, Ань… — торможу себя, чтобы не сгрести птичку в охапку. — Я же только тебя люблю… — начинаю часто моргать.
Легкие сжимаются. Дышать сложно. Такое ощущение, что темнота вокруг сдавливает меня.
— Ань… Скажи что-нибудь… Что мне сделать?
— Ничего, Яр. Мы с этим уже ничего не сделаем. Все произошло. Назад не отмотаешь, — сухо отвечает, но губы вздрагивают.
Она не пьет кофе. Вертит стакан. Грудная клетка часто вздымается, и вот! Она поднимает голову и бросает на меня взгляд. Пара секунд, но в меня попадет снаряд её боли.
— Я же ни разу тебе не…
— Дело не только в тебе, Ярослав, — перебивает, взвизгивая. — Не только в тебе, — всхлипывает.