Моя рыба будет жить
Шрифт:
Другой крайностью было, когда внимание рассеивалось, ни на чем не задерживаясь, и тогда она ощущала гранулярную структуру времени — моменты, подвешенные в воздухе, как частицы вещества, растворенного в неподвижной воде.
Когда-то существовала и золотая середина, когда внимание ее было сосредоточенным и всеобъемлющим одновременно, подобно прозрачному пруду, залитому солнцем, окаймленному зарослями папоротника. Подводный источник питал водоем откуда-то из глубин — воздушный поток слов, пузырьками поднимавшийся к поверхности, где играл рябью легкий ветерок.
Рут помнила это блаженное состояние, какое
Машина принадлежала Мюриел, и теперь они с Оливером сидели на кухне, попивая чай и беседуя о мусоре. Рут, которая спустилась из вежливости, сидела между ними, испытывая легкую скуку и теребя в пальцах стопку писем из коробки Hello Kitty. На столе рядом с коробкой стоял потрепанный тюбик японской зубной пасты Lion Brand — повод «заглянуть» для Мюриел. Она нашла его на берегу под ранчо Япов, и решила сразу занести.
Рут терпеть не могла, когда «заглядывали». Только переехав на остров, она была поражена, что люди могут запросто заехать в гости без предварительного звонка или мейла. Оливера этот обычай приводил в еще большее беспокойство. Он как-то даже спрятался в старом ящике из-под холодильника в подвале, услышав шорох шин по гравию, но эта тактика не сработала. Гости просто зашли в дом и уселись в ожидании за кухонный стол, и когда Рут, покончив с делами, вернулась, она обнаружила их в том же положении. Предложив им чаю, она осведомилась, где Оливер.
— О, его тут нет, — ответили они.
Они болтали и пили свой чай, пока Рут пыталась выяснить цель их визита. Потом она услышала загадочный шум из подвала, и в дверях появился Оливер.
— Где ты был? — спросила она подозрительно, раздраженная его долгим отсутствием, тем, что он бросил ее одну разбираться с ситуацией.
— О, гулял. В лесу, — сказал он, смахивая с волос паутину.
В конце концов гости ушли, и она приступила к нему с расспросами. Наконец он раскололся.
— Так ты, значит, просто сидел там, внизу?
Он кивнул; вид у него был несколько смущенный.
— В ящике? Все это время?
— Не так уж и долго.
— Да это было несколько часов! Что ты там делал?
— Ничего.
— Ты слушал, как мы разговариваем?
— Немного. Слов было не разобрать.
— Так что же ты делал?
Он потряс головой, умудряясь выглядеть одновременно озадаченно и немного самодовольно.
— Ничего, — сказал он. — Я просто сидел там. Мне было хорошо. Классно так. И я вздремнул.
Она правда хотела разозлиться, но у нее не получилось. Это было так на него похоже, что, наконец, она рассмеялось. Он с облегчением присоединился.
Это было у него в натуре — как «заглядывания»
Находка тюбика Lion Brand была интересным событием, и со стороны Мюриел было мило этим поделиться, но разговор перешел на период полураспада дрифта в круговых течениях, так что Рут переключила внимание на письма. Разложив страницы на столе, она расправила каждую и теперь вглядывалась в непроницаемые кандзи. По крайней мере, адрес она могла бы расшифровать. Даже название префектуры могло бы помочь. Оливер и Мюриел все продолжали беседовать, хотя разговором, как Рут показалось, это назвать было трудно. Скорее, этот обмен репликами напоминал научную конференцию — два именитых профессора по очереди занимают кафедру, сообщая информацию, которая уже известна обоим и с которой оба более-менее согласны.
— Так ведет себя пластик, — вещал Оливер, — он не подвержен биоразложению. Плавает по кругу в мировых течениях, перемалываясь в мелкие частицы. Океанографы называют их «конфетти». В гранулярном состоянии пластик способен болтаться вечно.
— В море полно пластикового конфетти, — подтвердила Мюриел. — Оно плавает повсюду, его поедает рыба, оно оседает на берегу. Оно в нашей пищевой цепи. Не завидую я антропологам будущего, как они будут пытаться понять нашу материальную культуру по всем этим разноцветным комочкам, которые будут выкапывать из наших помоек?
Последнее письмо было толще прочих. Оно было завернуто в несколько слоев промасленной бумаги. Рут осторожно сняла обертку, отложив в сторону липкую бумагу. Внутри была сложенная в четыре раза тонкая тетрадь А4 — такую студент мог когда-то использовать для экзаменационного эссе. Она развернула тетрадь и заглянула внутрь, ожидая увидеть все те же беглые иероглифы, но, к ее удивлению, буквы были латинскими, а язык — французским.
Тем временем настала очередь Оливера.
— Антропологи будущего… — начал он, но тут его прервала Рут.
— Простите, — сказала она, — мне неловко менять тему, но кто-нибудь читает по-французски?
6
Она показала им тетрадь, и теперь все по очереди пытались читать, но без особого успеха.
— Вот вам и двуязычное образование, — сказала Мюриел. Она взглянула на часы, отложила очки для чтения и начала собираться. — Попробуй позвонить Бенуа.
Рут не знала, кто такой Бенуа.
— Бенуа ЛеБек, — сказала Мюриел. — Он на свалке работает. Квебекец, ходит к А, водит вилочный погрузчик…
— А?
— АА, — ответила Мюриел. — Но на этом острове ничего анонимного нет, так что они зовут это просто А. Его жена в школе работает, и я знаю, он много читает. Его родители были профессорами литературы.
Она потянулась за тюбиком Lion Brand, лежавшим рядом с покрытым моллюсками пакетом.
— Ты Калли уже звонила насчет этого? — спросила Мюриел, указывая на пакет, который уже начал источать характерный аромат, по мере того как желуди потихоньку дохли.
— Нет еще, — покаянно ответила Рут. Она собиралась, но в последнее время ей становилось все труднее снимать с телефона трубку. Ей больше не нравилось разговаривать с людьми в реальном времени.