Моя рыба будет жить
Шрифт:
— Мне не нужны твои вонючие деньги, — ответила я. — Мне нужна карточка.
— Карточка?
— Которые они раздавали в школе. Я знаю, у тебя есть. Дай ее мне. — Я пнула его пенал с ультраменом; ручки и карандаши разлетелись веером. Опустившись на четвереньки, он шарил среди учебников. Наконец он протянул мне карточку, свернутую из бумаги, тщательно стараясь не смотреть мне в глаза. Я схватила карточку.
— На колени, — сказала я. — Закрой глаза и наклони голову. Руки под себя.
Он засунул руки под колени. Эта поза была хорошо ему известна, так же, как и мне. Так играют в игру под названием «кагомэ кагомэ» [64] ; играют в основном маленькие дети — это японский вариант всем известной детской игры «Сиди, сиди, Яша». Один из детей становится они [65]
64
Кагомэ
65
Они
Значит это примерно вот что:
Кагомэ, кагомэ, Птичка в клетке, Когда, когда ж ты улетишь? Вечерочком на рассвете Журавль и черепаха уж на том свете, Кто там сзади, угадай?Под конец песни хоровод останавливается, и они пытается угадать, кто из детей стоит позади него, и если угадал, то меняется с ним местами, и новый ребенок становится они.
Таковы правила игры, но в школе был в ходу другой вариант. Можно сказать, это был своего рода апгрейд под названием кагомэ ринчи [66] , очень популярный в наши дни среди учеников старшей средней школы. В кагомэ ринчи ты должен стоять на коленях в кругу, руки подсунуты под колени, а остальные ходят вокруг, отпуская тебе тычки и пинки, и поют песенку-кагомэ. Когда песенка заканчивается, даже если ты еще способен говорить, ты не посмеешь назвать имя того, кто сзади, и даже если угадаешь, ты все равно будешь не прав, и они начнут все заново. В кагомэ ринчи, если ты становишься они, ты всегда будешь они. Игра обычно заканчивается, когда ты уже не можешь больше стоять на коленях и падаешь.
66
Ринчи — от английского линчевать.
Так что Дайсукэ-кун стоял на коленях в переулке, крепко зажмурившись, и ждал, когда я ударю его, или пну ногой, или порежу его кухонным ножом, но я не торопилась. Было еще рано, в это время в переулке никого не бывало, потому что хостесс не в силах даже мусор вынести, пока не стемнеет. Я развернула карточку, которую он мне дал. Это было объявление о поминальной службе, выписанное кистью, в хорошей каллиграфии. Аккуратный формальный почерк, как у взрослого, и я подумала, может, это Угава-сэнсей написал. Поминальная служба должна была состояться на следующий день во время последнего урока перед летними каникулами. Усопшей была бывшая переводная ученица Ясутани Наоко.
Дайсукэ все еще стоял на коленях у моих ног, голова опущена, глаза закрыты. Я схватила его за волосы и вздернула ему голову, а потом сунула в нос бумагу.
— Что, доволен этим?
— Н-нет, — промямлил он.
— Усоцукэ! [67] — сказала я, дергая его за волосы. Ну конечно, жалкое насекомое лгало мне. Если ты никто, ты всегда доволен, когда кого-то истязают вместо тебя, и я хотела наказать его за это. Волосы у меня в руке казались противными на ощупь, слишком жесткие для ребенка его возраста, будто волосы старика на голове мальчика, а еще они были жирные, будто он пользовался гелем маминого бойфренда. Мне стало
67
Усоцукэ! — Лжец!
Дайсукэ застонал. Глаза у него были закрыты, но рот будто размяк, и лицо было странным образом расслаблено. Капелька слюны стекла из уголка потрескавшихся губ. Казалось, он улыбается.
Мой кулак, сжимавший нож, выглядел очень серьезно, и рука тоже производила впечатление сильное и властное. Мне это понравилось. Стоя вот так, мы были заморожены во времени, я и Дайсукэ-кун, и его будущее было моим. Что бы я ни выбрала, в этот единственный момент Дайсукэ-кун принадлежал мне, и его будущее принадлежало мне. Странное это было чувство, пугающее и немного чересчур интимное, потому что, если бы я убила его сейчас, мы были бы связаны на всю жизнь, навсегда, и поэтому я его отпустила. Он скорчился у моих ног.
Я смотрела на свои руки, будто они принадлежали кому-то другому. Пряди его отвратительных волос пристали белыми луковицами фолликул к моим пальцам. Я вытерла руки о юбку.
— Уходи отсюда, — сказала я. — Иди домой.
Дайсукэ медленно поднялся на ноги и отряхнул коленки.
— Надо было тебе просто это сделать, — сказал он.
Эти слова застигли меня врасплох.
— Сделать что? — тупо спросила я.
Он присел на корточки на тротуаре и начал медленно собирать учебники обратно в сумку.
— Порезать меня, — проговорил он и, моргая, посмотрел на меня. — Перерезать мне горло. Я хочу умереть.
— Хочешь? — спросила я.
Он кивнул.
— Конечно, — сказал он, а потом продолжил собирать бумаги.
Некоторое время я наблюдала за ним. Мне было его жалко, потому что я понимала, что он имеет в виду, и я даже было подумала предложить ему сделать это еще раз, но момент был упущен. Ну да ладно.
— Прости, — сказала я.
Он потряс головой.
— Все в порядке, — промямлил он.
…Я понаблюдала за ним еще, как он ползает на коленях и шарит под торговым автоматом в поисках карандашей. Мне почти захотелось ему помочь, но вместо этого я повернулась и ушла, не оборачиваясь. Я не боялась, что он кому-то расскажет. Он знал, как и я, что этого делать не стоит. Я дошла до самой станции, где были автоматы получше, и купила папе пачку Short Hopes, потому что это был единственный бренд, который я согласна была ему покупать, из-за названия, а потом я купила себе в автомате с напитками баночку «Палпи». Это такой апельсиновый сок с кусочками мякоти внутри — я люблю лопать их зубами.
4
Прощальная церемония у меня была красивая и очень реалистичная. У всех моих одноклассников на рукавах были черные повязки, а у меня на парте они устроили алтарь со свечой, курительницей для благовоний и моей школьной фотографией — ее увеличили и украсили черными и белыми лентами. Один за другим мои враги подходили к парте и отдавали мне дань уважения, возлагая к фотографии белые бумажные цветы, и весь класс стоял у своих парт, ладони сложены вместе, глаза опущены долу. Может, так им было легче сдерживать смех, но не думаю, что они смеялись. Атмосфера была серьезной и грустной, и все это очень напоминало настоящие похороны. Дайсукэ-кун сильно побледнел, когда настала его очередь, но справился, возложил свой цветок и глубоко поклонился, и я даже немного им гордилась — знаю, звучит слегка извращенски, но, видимо, к людям, которых ты пытала и чье будущее было в твоих руках, начинаешь как-то проникаться.