Моя рыба будет жить

Озеки Рут

— Три года — это значит до цунами, — сказал Оливер.

— Что ж, как я уже говорила, точнее сказать трудновато. Но мне кажется маловероятным, чтобы вещи после цунами уже начало прибивать к нашему берегу. Мы тут довольно глубоко засели.

Она выключила подсветку на микроскопе и с восхищением принялась разглядывать линзу.

— Как ты ее прикрепил?

Пока Оливер объяснял смысл хака, Рут подцепила двумя пальцами морской желудь, чтобы разглядеть его еще раз. Нельзя сказать, чтобы новые сведения подкрепляли ее теорию о цунами. Может, Мюриел все-таки права.

Может, пакет был джетсемом, сброшенным с борта корабля, хотя ей трудно было представить себе Нао, совершающую круиз на Аляску. Может, она бросила пакет в море, как бутылку с посланием, еще до цунами, а может, пакет лежал у нее в кармане вместе с камнями, когда она вошла в океан, чтобы утонуть. Все это были возможные объяснения, но ни одно не казалось верным. Морские желуди не нравились Рут с самого начала, и то, что они не предоставили нужного ей доказательства, только укрепило ее неприязнь.

— И почему это они называются морскими уточками? — спросила она. — Не вижу ни малейшего сходства.

Калли уже вернула Оливеру айфон и теперь собирала свои инструменты.

— На самом деле, сходство есть. Есть такая птица из семейства утиных, белощекая казарка, у нее длинная черная шея и белая голова. Твоих маленьких друзей прозвали так из-за нее. Люди постоянно находили их в плавнике, на ветках, выброшенных на берег, и думали, что это ветки такого морского дуба. Белые головки принимали за яйца, которые казарка якобы откладывала на деревьях. Вполне логичная цепочка выводов.

— Выводы — это отстой, — сказала Рут. Она положила желудь обратно на кухонную стойку, и Песто, дождавшийся своего момента, быстро схватил его и был таков. Но ровно посреди кухни он его выплюнул, понюхал еще раз и отворотил нос. Он никогда бы не снизошел, чтобы есть то, что уже сдохло.

— В Испании они считаются деликатесом, — сказала Калли. — Ножки особенно нежны. Варишь их пару минут, снимаешь шкурку, кладешь ножку в рот и… чпок!

Она продемонстрировала процесс с помощью пантомимы, изобразив звук губами.

— Мясо выскальзывает из раковины прямо в рот. Плюс немного сливочного масла с чесночком и лимоном… Ням!

Было уже почти шесть, и на улице стало довольно темно. Рут взяла налобный фонарик, и они вышли проводить Калли до ее грузовичка. Задрав голову, она увидела, что тучи разошлись и полная луна заливает светом ночное небо. Вверху щупальца тумана переплетались в лунном свете с макушками деревьев, но внизу ветви кедров, отяжелевшие от шедшего весь день дождя, хранили темноту. Луч ее фонарика выхватил какую-то тень на ветке.

— Эй, это не ваша ли джунглевая ворона? — спросила Калли.

Сфокусировав луч, Рут смогла разглядеть блеск черных перьев и огоньки черных глаз.

— Мюриел, — произнесла она, как бы в ответ на вопрос Калли.

Калли рассмеялась.

— Ну конечно! — сказала она. — Но об этом говорят все. Наши местные шовинисты уже окрысились.

— Почему?

— А ты как думаешь? — сказала Калли. — Вторжение экзотических видов. Интродуценты. Лесные слизни, ракитник венечный, гималайская ежевика,

а теперь и джунглевые вороны?

Она обернулась к Оливеру:

— Кстати, как там Война за Ковенант?

Оливер состроил гримасу. Площадка НеоЭоцена, где он высаживал свой адаптированный к перемене климата лес, была полностью вычищена лесодобывающей компанией, и к площадке был применен ковенант, согласно которому любое лесовосстановление должно быть ограничено местными видами, характерными для данной климатогеографической зоны. Его деревья были признаны экзотическими и, таким образом, нарушали ковенант. Ни Оливер, ни его друг-ботаник, которому принадлежала земля, об этом не знали.

— Так себе, — ответил он. — Они хотят, чтобы я прекратил высадки, но у меня есть аргументы — при нынешней скорости климатических перемен нам необходимо радикально пересмотреть термин «местные», распространив его значение на виды, характерные для этих мест в древние, даже доисторические времена.

Вид у него стал подавленный.

— Семантика, — сказал он. — Так глупо.

Ворона издала хриплое карканье, будто в знак согласия, и Калли рассмеялась.

— Видишь? — сказала она. — Акклиматизируется. Не удивляйся, если наши островные ксенофобы явятся к тебе с вилами, сетями и керосиновыми факелами.

Рут взглянула вверх, на дерево, где в темноте смутно виднелись очертания вороны.

— Ты это слышал? — сказала она. — Тебе бы надо быть поосторожнее.

Ворона захлопала крыльями и перепрыгнула дальше по ветке, стряхнув небольшой водопад прямо на голову Калли.

— Эй, — сказала она, вытирая капли с лица. — Прекрати это. Я на твоей стороне.

Она обернулась к Рут:

— Они очень умные. Ты знаешь…

Рут подняла руку:

— Я знаю, — сказала она, но Калли было не остановить.

— …что в мифологии слиаммонов они — магические предки, способные менять облик и превращаться в человека?

— Да что ты говоришь, — ответила Рут.

Калли ухмыльнулась.

— Ты попроси как-нибудь Мюриел — пусть она тебе расскажет…

6

Вечером в кровати Рут читала вслух очередную порцию из дневника. Песто возлежал у Оливера на животе, а Оливер, уставившись в потолок, почесывал ему лоб. Она читала ту часть, где рассказывается о похоронах Нао и о видео, которое распространилось в интернете.

Ушли, ушли вовне, совершенно ушли…

Рассказ про издевательства его рассердил.

— Ненавижу это, — сказал он. — Как школа могла допустить такое? Как учитель мог участвовать в этом?

У Рут ответа не было. Песто прекратил мурлыкать и подозрительно посмотрел на Оливера.

— С другой стороны, все логично, — мрачно продолжил Оливер. — Мы живем в культуре, для которой издевательства — это норма. Политики, корпорации, банки, военные. Агрессоры и мошенники. Они крадут, они пытают людей, они придумывают безумные правила и задают тон всем остальным.