Моя семья и другие звери
Шрифт:
— Да, несомненно, это очень… э… красивое место, — произнес Теодор.
— Чудесное место, — согласилась мама и затем дала ему свою высшую оценку: — Я хочу, чтобы меня здесь похоронили.
Мотор, побормотав неуверенно, прорвался наконец громким ревом. Набирая скорость, «Морская корова» пошла вдоль берега с «Бутлом» на буксире, и за ними по темной воде веером потянулся белый, легкий, как паутина, след, слегка искрящийся фосфорическим светом.
17. Шахматные поля
Между морем и линией холмов, на одном из которых стоял наш дом, тянулась полоса прорезанных каналами полей. В этом месте в сушу вдавался большой, почти отделенный от моря залив, мелкий и прозрачный. Его плоские берега покрывала густая сетка узких канальчиков, бывших в давние дни соляными варницами. Каждый квадратик земли, обрамленный водотоками, был тщательно обработан и засажен кукурузой, картофелем,
Это было мое любимое место охоты, так как тут в узких канавах и среди густого кустарника водилось множество разнообразных животных. На этих полях легко было заблудиться, потому что в страстной погоне за бабочкой вы могли перейти совсем не тот мостик, соединявший один квадрат с другим, и потом бегать взад и вперед, отыскивая путь в этом сложном лабиринте среди камышей, инжира и высокой стены кукурузы. Большая часть полей принадлежала крестьянам, моим друзьям, жившим вверху, на холмах, поэтому, отправляясь на поля, я всегда был уверен, что смогу там отдохнуть за кисточкой винограда с кем-нибудь из знакомых, узнаю интересные новости. О том, например, что среди плетей дынь на участке Георгио есть гнездо жаворонка. Если идти по шахматной доске прямо, не останавливаться с друзьями и не обращать внимания на черепах, шлепавшихся с илистых берегов в воду, или на треск пролетавшей мимо стрекозы, вы попадете в такое место, где все каналы расширяются и исчезают среди обширной плоской полосы песка, изборожденного мелкой рябью от ночных приливов. Длинные извилистые цепи всевозможных обломков отмечали здесь медленное отступание моря. Очаровательные цепи, где можно обнаружить красочные водоросли, мертвые морские иглы, пробковые поплавки с рыбачьих сетей, казавшиеся вполне съедобными — прямо куски сочного фруктового торта, — осколки бутылочного стекла, превращенные волнами и песком в настоящие драгоценности, раковины, колючие, точно ежики, или гладкие, овальные и нежно-розовые, как ногти какой-нибудь утонувшей богини. Тут было полное раздолье для птиц: бекасов, пегих куликов, чернозобиков, крачек. Шумными стайками они суетились у самой воды, где волны лениво набегали на берег и, вскинув кудрявый султанчик, разбивались о песчаные грядки. Когда вы проголодаетесь, здесь можно забрести на морскую отмель и наловить прозрачных жирных креветок, сладких, как виноград, или же разрыть ногою песок и отыскать там ребристые, похожие на орех раковины сердцевидок. Если сложить две такие раковины край с краем, замковой частью, и резко повернуть в противоположные стороны, они легко откроются. Их содержимое, хотя и похоже слегка на резину, очень приятно на вкус.
Как-то в один из дней, не зная, чем бы еще заняться, я решил взять собак и пойти на поля. Мне хотелось еще раз попробовать поймать Старого Шлёпа, искупаться в море, полакомиться сердцевидками и вернуться домой через поле Петро, где я мог обменяться с ним новостями и поесть арбуза или спелых гранатов. Старым Шлёпом я называл большую, очень старую черепаху, жившую в одном из каналов. Я пробовал ловить ее в течение целого месяца или даже больше, однако, несмотря на свой возраст, она оказалась очень хитрой и проворной. Как бы осторожно я ни подкрадывался, когда черепаха спала на илистом берегу, в самый последний момент она всегда просыпалась, отчаянно колотила ногами, соскальзывала по мокрому склону вниз и шлепалась в воду, будто сброшенная за борт тяжелая спасательная лодка. Разумеется, я уже успел поймать великое множество черепах — и черных с мелкими золотистыми крапинками, и сереньких в светло-рыжую и кремовую полоску. Однако моей заветной мечтой оставался Старый Шлёп. Он был крупнее всех черепах, каких я только видел, и такой старый, что его морщинистая кожа и избитый панцирь стали совершенно черными, а все остальные краски, какие могли у него быть в далекой юности, исчезли. Мне хотелось поймать его во что бы то ни стало, и вот, выждав целую неделю, я решил, что пора снова приниматься за дело.
Прихватив сумку с пузырьками и коробками, сачок и корзинку для Старого Шлёпа на случай, если мне удастся его поймать, я вышел с собаками из дому и стал спускаться с холма. «Джерри!.. Джерри!.. Джерри!» — жалобно надрывались мне вслед Сороки, но, увидев, что я не возвращаюсь, потеряли всякое приличие и стали громко болтать и смеяться. Их грубые голоса все еще доносились до нас, когда мы вошли в оливковые рощи, а потом их заглушил хор цикад, от пения которых дрожал воздух. Мы шагали по белой, горячей и мягкой как пух дороге.
У колодца Яни я остановился попить воды и заглянул в загончик, сбитый из оливковых веток, где два огромных кабана с довольным хрюканьем барахтались в липкой грязи. С наслаждением втянув носом воздух, я похлопал более крупного кабана по грязному, колыхавшемуся заду и отправился
Когда я примчался туда, собаки теснились у заросшего травой края канавки. Завидев меня, они запрыгали, завиляли хвостами, весело заскулили. Роджер искривил верхнюю губу в приятной улыбке, радуясь, что я пришел полюбоваться их трофеем. Сперва я просто не мог понять, из-за чего это собаки так волнуются, потом заметил, как в траве что-то зашевелилось (то, что я принял было за корешок), и увидел пару толстых водяных ужей, страстно обвивших друг друга. Приподняв лопатообразные головы, они глядели на меня холодными серебряными глазами. Это была потрясающая находка, она почти возмещала потерю Старого Шлёпа. Я уже давно мечтал поймать одного из водяных ужей, но они были такие искусные и быстрые пловцы, что мне никак не удавалось до них добраться. И вот теперь собаки нашли эту отличную пару, гревшуюся на солнышке, — прямо, что называется, взяли с поличным.
Выполнив свой долг, собаки оставили меня с ужами, а сами отошли на безопасное расстояние (так как не доверяли рептилиям) и стали с интересом наблюдать за мной. Я не спеша крутил сачок для бабочек, пока не снял с него ручку. Теперь у меня была палка для ловли, но задача заключалась в том, как одной палкой поймать двух ужей. Пока я раздумывал над этим, один уж решил все за меня: он потихоньку развернулся и незаметно скользнул в воду. Думая, что он для меня потерян, я сердито следил, как его извивавшееся тело сливается с отражением в воде, потом, к своей радости, увидел, что со дна медленно поднялся столб грязи и цветком расплылся на поверхности. Это означало, что рептилия зарылась на дне и будет оставаться там до тех пор, пока не подумает, что я ушел. Я переключил внимание на другого ужа, прижав его палкой к сочной траве. Он скрутился в сложный узел, с шипением раскрыл свою розовую пасть. Двумя пальцами я крепко схватил его за шею, и он, обмякнув, повис в воздухе. Я погладил его красивый беловатый живот и бурую спинку, где чешуя была приподнята, как на еловой шишке, осторожно опустил в корзинку и приготовился ловить другого ужа. Отойдя чуть в сторону, я ручкой сачка стал измерять глубину канала. Там оказалось на два фута воды и под нею еще трехфутовый слой мягкой, трясущейся грязи. Поскольку вода была темная и уж скрывался на дне, я решил, что проще всего нащупать его ногой (так я разыскивал обычно сердцевидок), а потом быстро схватить руками.
Сбросив сандалии, я спустился в теплую воду, чувствуя, как жидкая грязь продавливается у меня сквозь пальцы и нежно, будто пеплом, обволакивает ноги. Два больших черных облака распустились вокруг моих бедер и поплыли через канал. Я направился к тому месту, где скрывалась моя добыча, и стал медленно и осторожно водить ногой в поднимавшихся со дна вихрях грязи. Нащупав наконец скользкое тело, я постарался схватить ужа, запустив в воду руки по локоть. В руках у меня оказалась только илистая грязь, которая просачивалась сквозь пальцы и медленно уплывала по воде клубящимися облаками. Я стоял и проклинал свою незадачу, как вдруг, всего в ярде от меня, уж вынырнул на поверхность и поплыл по каналу. С торжествующим криком я навалился на него всем своим телом.
Был один досадный момент, когда я окунулся в темную воду и грязь забила мне глаза, уши и рот, однако я чувствовал, как тело ужа отчаянно бьется в моей крепко стиснутой руке, и ликовал от радости. Еле переводя дух и отплевываясь, весь покрытый тиной, я сел посреди канала и крепко ухватил ужа за шею, пока он не успел опомниться и укусить меня. Потом я еще очень долго плевался, стараясь избавиться от мелкого песка и грязи, залепивших мне весь рот и зубы. Когда я наконец поднялся и повернул к берегу, я с удивлением увидел, что моя аудитория расширилась. Теперь рядом с собаками сидел человек. Удобно устроившись, он с веселым интересом наблюдал за моими действиями.