Моя семья в XX веке
Шрифт:
Моя семья в XX веке
«Мы ленивы и не любопытны». Это Пушкин. О нас. Многие из нас живут так, как будто они первые и последние на этой земле. А до них была пустыня и после них ничего не будет. Они знают, что есть история, прошлое человечества, были Древняя Греция и Древний Рим, средневековье с его рыцарством и замками, Наполеон и Кутузов…Однако это так далеко, из
Трудно им, а то и невозможно представить, что были до них времена, когда люди обходились без мобильников, Интернета, асфальтированных дорог, автомобилей, электричества. Такая жизнь им представляется дикой, лишенной всякого комфорта… Но если человечество погибнет в результате какой-нибудь глобальной катастрофы (постучим по дереву!), то выживут лишь малые коренные народы Севера. Чукчи, например, о которых мы любим рассказывать и слушать с таким удовольствием анекдоты, представляя их наивными дикарями, которые не имеют никакого представления о достижениях цивилизации. Да они, пожалуй, и не заметят, что остались одни. Ну, перестанут пролетать над ними железные птицы, не завезут бензин и солярку, так они запрягут оленей или собак в нарты…
К чему этот разговор? А к тому, что наши предки жили насыщенной полноценной жизнью и нисколько не страдали от отсутствия тех благ технического прогресса, без которых мы не может представить своего существования. И самое главное! Мы со всеми своими прибамбасами стоим на тот фундаменте, который заложили все жившие до нас поколения. Будем помнить об этом и гордиться нашими предками.
Семейные реликвии… Побойтесь Бога! Уверяю вас, что большинство жителей нашей страны разведут руки и недоуменно пожмут плечами. О чем это вы? Да какие реликвии? Это у богатых, у потомственных аристократов. Это у них замки, ложки из серебра, картина какого-нибудь малого голландца, автограф Пастернака переходят по наследству. И гостям демонстрируют, сияя от гордости: знай, мол, наших, веками славился наш род.
Я уже не буду говорить про бабушек и дедушек.
У прабабушки родители утонули, переправляясь на лодке через Обь. Она тогда еще была ребенком. Кроме нее была еще младшая сестра Валя. И старший брат Степан. Их разобрали родственники. Прадед вообще никогда не говорил про своего родителя. Вероятно, кроме отчества, он ему больше ничего не оставил. Прадед был старшим ребенком в семье. От прабабушки я слышала, что он был нагулянным. Они проработали всю жизнь, еще и на пенсии работали, пока позволяло здоровье. Но не нажили палат каменных.
Своего жилья они не имели, если не считать маленького домика в Верх-Алеусе, в котором жили после смерти прппрабабушки. Машины не купили. И разговоров даже таких не вели. Когда мой дед был пацаном, ему купили с рук велосипед. Помню, за пять рублей. И он научился кататься, разбив перед этим коленки. И долгие годы велосипед служил верой и правдой. Где он сложил свои стальные кости, этого он уже не помнил. Дом в Затоне, в котором жила семья дедушки, когда он родился, уже нет. Построен он был до войны или во время войны. Другого дома, в котором прошли его детство и юность, тоже, скорее всего, нет. Это были первые дома, построенные в Затоне, когда там открылся завод.
Когда умерла прапрабабушка они из Новосибирска переехали в Верх-Алеус в ее домик. После смерти прадедушки дед маму забрал к себе, а их домик продал за тысячу рублей председателю сельского Совета. Это чуть побольше стоимости бутылки водки. Было это в 1998 году. Конечно, того домика тоже сейчас нет. Скорей всего раскатали на дрова. А на его месте построили новый дом.
От прадедушки осталось несколько сберкнижек. С каждой зарплаты он относил деньги в сберегательную кассу. Оставлял ли он что-нибудь, не знаю. Зачем он клал деньги в сберкассу, он не говорил. Дед решил получить отцовские деньги. Всё лето ездил то в Ордынск, то в Карасук. В Ордынске ему говорили, что он должен подавать в суд заявление там, где живет, то есть в Карасуке. А в Карасуке ему говорили, что заявление нужно подавать в Ордынске по месту жительства отца. Может быть, тогда было тайное указание сверху тормозить подобного рода дела. Всё-таки в стране был кризис, зарплату не выплачивали годами.
Бесчисленные встречи с адвокатшей, уже глубокой пенсионеркой, так ничего и не дали. В конце концов, она просто исчезло. И никто из ее коллег не говорил, где ее можно найти.
Конец ознакомительного фрагмента.