Моя шокирующая жизнь
Шрифт:
Дворец Корсини находится в Трастевере, самом старом и самом римском районе города. С одной стороны от дворца – приют для умалишенных, с другой – тюрьма; но сам дворец возвышается среди душистых магнолий сада, разбитого на одинаковые квадраты с рядами мандариновых и лимонных деревьев; его фасад вырисовывается перед холмом Джаниколо, знаменитым парком Рима. На вершине холма воздвигнута статуя Гарибальди верхом на необузданном коне; неподалеку находится вилла Фарнезина [3] . Согласно легенде, сразу после рождения Скиап Рим был потрясен взрывом (на самом деле он произошел некоторое время спустя). Взорвался пороховой склад Сен-Поль – отлетела штукатурка со стен. Скиап утверждает, что помнит это происшествие: звук ужасный, несколько плиток во дворце треснули. Перепуганная няня, чтобы ее провели
3
Построена в 1508–1519 гг. архитектором Б. Перуцци; шедевр архитектуры эпохи Ренессанса; расписана внутри фресками Перуцци, Пьомбо и Рафаэля. Ныне в ней находится Академия Линчеи, основанная в 1603 г., членом которой был Галилей. – Прим. пер.
Дворец Корсини, где родилась Эльза и провела первые двадцать лет
Библиотека Линчеи с ее колоннами и огромными картами мира, конечно, казалась неимоверно громадной и навевала мне, еще совсем маленькой, сладостное чувство мира и отрешенности. Позже, когда я стала взрослее, мне разрешали рассматривать книги с иллюстрациями, изображающими сказочных персонажей под небом, раскрашенным от руки голубым и кроваво-красным.
Впоследствии именно библиотека отца стала для меня убежищем и радостью. На страницах бесценных редких книг я открывала мир древних религий и приобщалась к искусству. После смерти отца мать отдала эти книги в дар Национальной библиотеке, что меня сильно огорчило – так хотелось их получить…
Однажды обнаружили, что моя «вагнеровская» няня – пьяница и дрянь. Когда носила меня на руках, под просторными ее юбками слышался звук ударяющихся друг о друга бутылок. Этот звук интриговал моих родителей-трезвенников, но правду они узнали, только когда моя сестра по наивности им рассказала, что няня прячет меня в кабачке на нижнем этаже, а сама в это время напивается. Ее тут же уволили и оставили вопящего, изголодавшегося ребенка без кормилицы. Поняли, что вскормлена я по большей части алкогольными напитками, а не молоком из груди.
В те времена еще не существовало ни замечательных американских бутылочек, ни витаминов, ни специальных продуктов детского питания. Отец, отправляясь за козьим молоком для меня, засовывал бутылочку под мышку, чтобы молоко не охлаждалось, и это, как я опасаюсь, немало способствовало развитию у меня характера мятежного и упрямого.
Впрочем, козы вообще сыграли важную роль в истории моей семьи. Воспитанная на острове Мальта, моя мать, как и многие дети из порядочных семейств, вскормлена козьим молоком.
В каждом доме острова держали козу; точно в назначенное время коза поднималась по лестнице, служанка ее чистила и доила молоко для младенца.
Моя бабушка со стороны матери, частично шотландка (ее отец – консул Великобритании на Мальте), выросла на востоке Азии. В двенадцать лет вышла замуж за моего деда, итальянца из Салерно, которому до своей смерти в возрасте двадцати лет родила пятерых детей, в том числе и мою мать. Ее муж в течение некоторого времени был политическим ссыльным. Арестованный Бурбонами [4] , бежал, а его место за решеткой занял его дядя. Через несколько лет дядя вышел из тюрьмы слепым. Мой дед отправился в Египет, сделался законоведом и в конце концов стал советником хедива (правителя) Египта. Пост, несомненно, высокий, и когда он умер, народ нес его хоронить на руках. В этот период моей матери, ставшей сиротой, было десять лет; ее опекун, друг семьи граф Серистори, жил во Флоренции.
4
Королевская династия во Франции в 1589–1792, 1814–1815, 1815–1830 гг.; Испании в 1799–1808, 1814–1868, 1874–1931 гг.; Королевстве обеих Сицилий (или Неаполитанском) в 1735–1805, 1814–1860 гг.; династия герцогов Пармы и Пьяченцы в 1748–1802, 1847–1859 гг. – Здесь и далее прим. вед. ред. серии.
Мой отец происходил из промышленного района Пьемонта, одна из его сестер управляла всеми монастырями Италии, один из братьев стал знаменитым астрономом. Сам отец любил одиночество и обычно не стремился к общению с людьми. Время делил между своими занятиями и исследованиями Востока, персидскими, арабскими и санскритскими рукописями; позднее заинтересовался монетами, – имея огромную нумизматическую коллекцию, обменивался экспонатами с итальянским королем, как известно, знаменитым нумизматом.
Никогда отец не ходил в гости, лишь раз в неделю, по вечерам, навещал старого друга. После этих посещений на следующее утро я находила на своем ночном столике конфету, что доказывало: он (вместе с матерью, которая обычно его сопровождала) подумал о своей маленькой дочери, несмотря на вечер приключений.
Матери запрещали присутствовать на церемониях при дворе, потому что в соответствии с этикетом ей пришлось бы надеть декольтированное платье, чего муж не мог допустить.
Каждое утро, в шесть часов – никто еще не вставал, – отец отправлялся на прогулку; в два часа пополудни, когда жара загоняла всех по домам, снова гулял: предпочитал жару нежелательным встречам. Где бы он ни находился, непременно хотел достигнуть самой высокой точки местности. В путешествие отправлялся всегда с одним желанием – взобраться на верх здания или на главную башню города – и заставлял меня сопровождать его, а я ненавидела высоту и испытывала ужас перед пустотой. Сжимаясь в комок, я чувствовала себя несчастной и закрывала глаза. Несмотря на привычку к молчанию, он был человеком добрым. Но я так и не поняла, какие отношения он имел с моей матерью и каким образом за десять лет им удалось родить двоих детей.
Когда мне было три или четыре года, он нанял гувернантку-зулуску, потому что захотел изучить язык этого племени. Эта грозная особа, очень черная, большая, костистая, с порослью седых волос, предвосхищавшей моду 1920 года на короткие стрижки, по вечерам тихо входила в мою темную спальню, держа в руке дрожащую свечу, чтобы пожелать мне доброй ночи. Усевшись в ногах моей кровати, она шептала: «Я так тебя люблю! Я похоронила всех, кого люблю!.. И тебя хотела бы похоронить!»
Когда мы проходили по узким улочкам Трастевере, нас преследовала толпа уличных мальчишек, они бросали в нас камни и кричали: «Убирайся отсюда, королева Тету!» В этот период народ ненавидел абиссинцев [5] , а раз чернокожая – значит, принадлежит к этой национальности. Она считала, что единственное, чем можно загладить подобное оскорбление, – отвести меня в кондитерскую и напичкать пирожными с кремом.
5
Абиссиния – неофициальное название Эфиопии, употреблявшееся в прошлом и иногда встречающееся в современной зарубежной литературе.
По существующим тогда канонам Скиап считалась некрасивой девочкой. В те времена у нее были огромные глаза, и она казалась недокормленным ребенком. Конечно, затея с зулусской гувернанткой оказалась провалом. Ее место заняла немка по имени Метзингер (что означает «мясник»). Она учила меня немецкому языку, который я очень быстро забыла, но по случаю Рождества она заказывала для меня огромную елку из Черного леса; елка была такая большая, что доходила до потолка, а ее ветви были усыпаны мелкими украшениями из стекла и ангелами. Именно тогда я впервые солгала.
Обожая пробираться на кухню, поесть особого, кукурузного хлеба – его не подавали к столу, – я болтала с прислугой. Однажды, чтобы расположить к себе кухарку, выдумала жалобную историю, которая довела ее до слез.
– Вы не знаете, Роза, – начала я тихонько, – как бережно обращаются со мной родители. Можно подумать, что я их родная дочь!
У Розы округлились глаза.
– Что вы такое рассказываете?! – сказала она.
– Ну да, Роза, я ведь вовсе не их дочь. Я просто бедный найденыш, над которым сжалились – меня удочерили. Но это тайна, вы никому не рассказывайте!