Моя шоколадная беби
Шрифт:
Сытов нащупал в кармане джинсов бумажник и вышел из «мерса».
– Батя, ответь мне на пару вопросов и получишь сто русских рублей.
– К едреней Фене твои вопросы, и к той же Фене твои рубли! – Мужик перегнулся через сруб колодца, оставив Сытову на обозрение свою цветасто-ситцевую задницу.
– Эй! – крикнул Сытов. – А баксы тебя устроят?
Нужно было срочно сменить «кандидатуру», но у Сытова вдруг взыграл давно забытый журналистский азарт – разговорить неразговорчивого.
– К едреней Фене твои баксы, – гулко раздалось
– А что ты там ищешь? – Сытов решил принять участие в проблеме собеседника.
– Езжай своей дорогой, – беззлобно посоветовал мужик, выныривая из темноты на солнце и сильно щурясь. Он был точно алкаш – оплывшее лицо, мешки под глазами, отвисшие синюшные губёхи. Точно алкаш, но деньгами почему-то не брал.
– Может, тебе бутылку купить, батя? – спросил Сытов и тоже заглянул в колодец. В глаза ударила кромешная темень, в нос – затхлый запах ила.
– Я не пью. Разве не видно? – гордо заявил мужик и отпихнул Сытова от колодца.
– Видно, – согласился Сытов. Алкоголем от мужика действительно не пахло. – А что ты там потерял? – Мужик проигнорировал вопрос и снова свесился в колодец. Колодец был старый, заброшенный, вертящаяся ручка была сломана – никчёмный был колодец. Разве что только утопиться.
Сытов за шиворот выдернул мужика из тёмного жерла и рявкнул:
– Стоять! У тебя что, суицидные намерения?
Мужик, вылупив глаза, замер, и заорал вдруг на Сытова:
– А ты чё, бляха-муха, психоаналитик что ли?
Сытов опешил от такой просвещённости и неожиданно брякнул:
– Не, бляха-муха, я не психоаналитик. Мне он самому не помешает.
Мужик открыл рот, закрыл, опять открыл, но так ничего и не сказал.
– У меня, батя, очень личное дело. И очень мужское. Я к бабам с ним никак не могу, так как нужна полная конфиденциальность. Сохранение тайны. А ты – подходящая кандидатура. Я вижу.
– К едреней Фене твою конфиденциальность, – пробормотал мужик, сел на траву и свесил буйную голову между колен. – А почему это я подходящая кандидатура? – вдруг поинтересовался он и в глазах его появился искренний интерес. Сытов схватился за соломинку:
– Ты не пьёшь, – загнул он палец на руке. – Деньги просто так не берёшь, – загнул он другой палец. – Ты образованный. Знаешь, что такое психоаналитик, конфиденциальность и… кандидатура.
– Кто, – буркнул мужик.
– Что?
– Психоаналитик и кандидатура – это кто, а не что.
– Вот видишь, – похвалил Сытов, – ты мне подходишь.
– Ну, задавай вопросы, – кивнул мужик.
– Тринадцать лет назад в этой деревне была убита девушка.
– Ха. Тут каждый божий день кто-нибудь кого-нибудь убивает. Дикий народ! Пьют.
– Не перебивай. Девушка была убита из ружья одним из шабашников, которые строили тут неподалёку свинарник. И это была не обычная девушка, она была… темнокожей.
– Ну?!
– Вот и ну. Я хотел бы знать… где её похоронили. Где могила?
Мужик встал с земли, отряхнул заскорузлые, грубые руки и опять заглянул в колодец.
– Где могила? – крикнул Сытов в колодец, и гулкое, страшное эхо повторило его вопрос.
– Слушай, парень, – вынырнул мужик, – а ты случайно не тот тип, который девку эту сюда привёз? Он ведь тоже на иномарке был. Наши бабы видели. Только твой конь чёрный, а тот серебристый был.
– Нет, я не тот парень. – Сытов испугался.
– Смотри, а то статья сто двадцать пять Уголовного кодекса Российской Федерации. Оставление человека в смертельной опасности. До одного года лишения свободы.
– Нет, я не тот парень, – Сытов надвинул поглубже на глаза свою ковбойскую шляпу. – Почему оставление? Почему в опасности? Она умерла, я знаю. Где могила? Ведь где-то здесь её похоронили.
– Не хоронили её, – нырнул мужик, оставив Сытову свой зад.
– Скажи, что ты там потерял? – заорал Сытов и тоже повторил надоевший маневр, оказавшись вниз головой в тёмном тоннеле. Он забыл придержать шляпу, и она свалилась вниз, мелькнув ковбойскими, дорогими полями.
– Вот, бляха-муха! Это ты теперь потерял! – вынырнул мужик. – Шляпа-то, небось, дорогая. Я такую в столице видел, четыреста баксов стоила.
– Триста пятьдесят.
– Вот. Здрасьте вам. Теперь мои пельмешки ещё и шляпой накрыло.
– Какие такие пельмешки?! – пробормотал Сытов и снова свесился в колодец.
– Холодильник у меня дома накрылся. Подпол картошкой забит, а погреб в процессе строительства. Вот я в колодец-то свои запасы и спустил, вместо холодильника. Ведёрко привязал к верёвочке, сложил в него пельмешки, молоко, масло. Эх, бляха муха! Верёвку-то в руках не удержал! Упала верёвка. Вот и думаю теперь как задачу решить. Баба моя меня не поймёт.
– Удочка у тебя есть?
– Гениально! – радостно подпрыгнул мужик. – Гениально! Что-нибудь да на крючок поймаю! Может быть даже верёвку! А девку твою не хоронил никто. Живая она была.
– Ты что-то путаешь. Вспомни, девушка была темнокожей.
– Ничего я не путаю. Именно потому, что девушка была темнокожей. Её Степаниха нашла, в траве. Испугалась, смерть как. Говорят, потом её всей больницей районной выхаживали, кровь сдавали. Девка московской оказалась, и звали её Катька. Думали, помрёт, только выжила она, выкарабкалась, и в Москву уехала. Шабашнику тому пятнадцать лет дали, а парня, который её привёз и помирать бросил, так и не нашли.
Сытов развернулся и побежал к машине. Он мчался, уносил ноги, улепётывал, будто за ним гналась стая голодных волков. Если бы было возможно, он выпрыгнул бы из собственной шкуры и побежал впереди себя, оставив этого гнусного, ничтожного, тяжеловесного типа далеко позади. Паника хлестала его по пяткам. Паника, страх, и дикий ужас. Статья сто двадцать пятая, до одного года лишения свободы. Кэт не умерла тогда. Он ошибся, свалял дурака. Совершил преступление.
– Эй, ты мне баксы обещал! – послышалось сзади.