Моя сто девяностая школа (рассказы)
Шрифт:
– Пейте, это хороший чай. Это еще чай Высоцкого. (Этот Высоцкий, наверно, был очень богатый, потому что его чай был во всех магазинах.)
Доктор еще пил чай, когда меня отправили спать - "ведь завтра тебе идти в гимназию...".
Я лежал в постели и долго не мог заснуть. А потом наконец заснул и видел во сне наших учителей, которых царь вел в Петропавловскую крепость. Он запер их в тюрьме, и они улыбались из-за решетки, а царь сел в карету и уехал в Зимний дворец. Потом рабочие толпой двинулись к Зимнему и стали его штурмовать.
Началась стрельба.
Я проснулся, наскоро попил чаю и пошел.
На мне новенькая гимназическая форма. Брюки, гимнастерка, ремень с бляхой, синяя фуражка с серебряными дубовыми листиками и буквами "МГЛ". За спиной у меня ранец из тюленя, а в нем тетрадки и шикарный пенал с карандашами, с резинками для стирания карандаша и с перьями № 86. Рядом со мной идет торжественно настроенная мама в шляпке с вуалью. Мы идем по правой стороне Большого проспекта, и все знакомые дома выглядят сегодня по-новому.
Мне кажется, что они приветствуют меня. Сияет голубыми и красными ленточками витрина кондитерского магазина Карла Бездека. С афиш кинематографа "Молния" смотрит расширенными глазами Вера Холодная.
Из окон книжного магазина Федорова смотрят на меня золотые переплеты книжек "Золотой библиотеки" - "Принц и нищий", "Маленькая принцесса", "Серебряные коньки" и "Алиса в стране чудес". Из окон парикмахерской Соловьева глядят восковые нарумяненные головы дам, а из витрины обувного магазина "Скороход", казалось, подмигивают лакированные ботинки и туфли.
Дворники с метлами у домовых ворот поглаживали бороды и говорили: "Небось в гимназию шагаешь, малыш?" Мне было приятно, что они знают про гимназию, но обидно было - почему "малыш". Я ведь вырос...
Навстречу нам идут мальчики в такой же форме, только с другими буквами на фуражках, и девочки в форме, с ранцами за спиной и с сумками в руках.
– Как ты себя чувствуешь?
– спрашивает мама.
– Очень хорошо!
– отвечаю я. Как может себя чувствовать гимназист?!
– Почему ты говоришь басом?
– У меня устанавливается голос.
– Мальчик, вы в гимназию идете?
– спрашивает стоящая у зеленой лавки девочка с тоненькой косичкой и с кошелкой в руках.
– А ты разве не видишь?
– говорю я гордо и почему-то подмигиваю ей.
– Синяя говядина!
– закричали мальчишки, стоявшие в подворотне дома, и показали мне язык.
– Как вам не стыдно, мальчики?!
– сказала моя мама.
– Володя, идем скорее, не оглядывайся.
"Они наверняка мне завидуют, - подумал я.
– Они сами бы хотели быть на моем месте".
Навстречу, цокая по мостовой, проехала карета, и мне показалось, что пегая лошадь оглянулась на меня и улыбнулась милой лошадиной улыбкой.
А вот и дом, в котором находится моя гимназия, теперь уже точно моя. И вывеска на парадной: "Гимназия Л. Д. Лентовской". Сюда потоком идут мальчики и девочки - маленькие с мамами, папами и бабушками, большие самостоятельно Дверь почти не закрывается.
Мы вошли в дверь и очутились в небольшом, довольно мрачном вестибюле.
– В раздевалку направо, - оказала нам маленькая женщина в платочке.
Направо в небольшой низкой комнате стояли одна впритык к другой вешалки Мама достала из своей муфты мешочек с меткой "В. Поляков". Я снял блестящие новенькие галоши с ярко-красной подкладкой и латунными буквами "В. П " и положил их в мешочек. Мешочек мама повесила на крючок. Я положил на вешалку свою фуражку.
– Смотри не потеряй ее, - сказала мама.
– Она стоит больших денег. Ну, иди, Володичка. Веди себя хорошо, слушайся учительницу, не болтай с детьми во время урока, будь внимателен, и все будет хорошо Я за тобой приду сюда к концу занятий. Будь умницей.
И мама ушла, а я пошел по лестнице на второй этаж, думая - удастся мне быть умницей или не удастся?
Навстречу мне со страшной быстротой съехал по перилам черноглазый вихрастый парень с носом, вымазанным чернилами, и с тетрадкой в руках.
– Новичок?
– спросил он, ухмыляясь.
Я робко сказал:
– Новичок.
– Не подставляй свой крючок!
– и больно ударил меня тетрадкой по носу.
"Не легко будет мне здесь быть умницей", - подумал я.
Меня посадили на первую парту вместе с Эллой Бухштаб. Я уже говорил, что это девочка из нашего дома, я часто играл с ней во дворе в прятки и относился к ней, в общем, не плохо, но она была девчонка, и это мне было неприятно.
Почему это я должен сидеть на одной парте с девчонкой? Леню Селиванова посадили на четвертую парту рядом с Павлушкой Старицким, и перед ним сидели Ира Кричинская и Настя Федорова. У Насти были длинные косички, и ему было очень удобно дергать за них, а передо мной никого не было, и я не мог никого дергать. И учительница видела все, что я делаю и мне приходилось поэтому все время быть внимательным и нельзя было ни с кем разговаривать во время урока, даже с Эллой Бухштаб.
Элла была неплохая девочка. Она мне даже подарила два новых фантика: "Абрек-Заур" и "Лоби-Тоби", и я на них выменял у Юрки Люро марку Лабрадора. Но Элла была отличница, и все время смотрела на учительницу, и никогда не смотрела на меня и меня это обижало.
А я не мог все время смотреть на учительницу.
У меня болели от этого глаза. Мне необходимо было взглянуть в окно, обернуться на Шурку Навяжского, посмотреть, лежит ли в парте положенный мною туда перочинный ножик. И Елизавета Петровна все время делала мне замечания: "Поляков, почему ты не слушаешь?", "Поляков, вынь руки из парты", "Поляков куда ты смотришь?", "Поляков, повтори что я сказала".
Руки я вынимал, переводил взгляд на учительницу, слушал, что она говорит, а повторить не мог. А Элла было тихой девочкой и подсказать мне не могла То есть она могла и, может быть, даже хотела, но она знала, что во время урока разговаривать нельзя, и молчала. Вот как плохо было мне сидеть с ней на первой парте.