Моя страна и мой народ. Воспоминания Его Святейшества Далай Ламы XIV

Гьямцхо? Нгагва?нг Ловза?нг Тэнцзи?н

Таким образом, можно завершить этот краткий исторический обзор, сделав вывод, что Тибет является самостоятельной древней нацией, которая на протяжении многих столетий имела добрые отношения и взаимное уважение с Китаем. Это правда, что бывали времена, когда Китай был силен, а Тибет слаб и Китай завоевывал Тибет. Подобным же образом, если обратиться к более древней истории, бывали времена, и когда Тибет захватывал Китай. Нет никакого исторического основания для того, чтобы объявлять Тибет частью Китая. С 1912 года до трагического 1950 Тибет был совершенно независимым де факто государством, и наш легальный статус сейчас в точности такой же, каким он был в 1912 году. Этот статус был проанализирован в недавнее время до мельчайших деталей Международной комиссией юристов, и, вместо того, чтобы высказывать мое собственное мнение об этом, я процитирую заключение, которое

было сделано этим органом всеми уважаемых экспертов. В заключении, представленном в Организацию Объединенных Наций и опубликованном в их докладе "К вопросу о Тибете и законности правления" в 1959 году говорилось:

"Положение Тибета после изгнания китайцев в 1912 году может быть описано как независимость де факто, и, как было объяснено выше, имеются весомые юридические основания для того, чтобы считать, что всякая форма юридической зависимости от Китая исчезла. Таким образом, события 1911-1912 гг. возвещают возрождение Тибета как полностью суверенного государства, фактически и юридически независимого от китайского контроля." [4]

4

Несмотря на этот неоспоримый факт, с 1978 года Его Святейшество Далай Лама в своих мирных инициативах по тибетской проблеме не настаивает на возвращении Тибету полной независимости и согласился, в качестве компромисса, на переговоры о реальной автономии для Тибета в рамках КНР. Китайская сторона, однако, до настоящего времени делает вид, что не замечает этих инициатив, за которые в 1979 году Его Святейшество был удостоен Нобелевской премии мира.– Прим. перев.

Глава пятая

Вторжение

В 1948 году, когда я еще был студентом, правительство прослышало, что в стране появились шпионы китайских коммунистов. Они хотели узнать, насколько сильна наша армия и получаем ли мы военную помощь от каких-либо иностранных государств. Для них не составило труда обнаружить факты, которые их интересовали. Мы не получали никакой военной поддержки, и во всем Тибете было всего шесть европейцев, насколько мне известно. Трое из них - один миссионер и два радиста, были британцами. Из трех оставшихся, двое были австрийцами, а один — русским, и все трое были беглецами из британских лагерей для интернированных лиц в Индии во время войны. Никто из них не имел никакого отношения к военному искусству.

Что касается армии, то она состояла из 8,5 тысяч офицеров и солдат. Ружей для них имелось более чем достаточно, но артиллерия состояла лишь из 50 пушек разного рода; кроме того имелось 250 минометов и около 200 пулеметов. Цель армии, как я уже объяснял, состояла в том, чтобы выдворять путешественников, прибывших без разрешения, и действовать в качестве полицейской силы. Эта армия совершенно не годилась для войны.

Вскоре из восточных частей Тибета дошли более неприятные вести. Губернатор Восточного Тибета, которого звали Лхалу, находился в городе Чамдо, довольно близко к границе, и с ним был один из британских радистов, в то время как второй был в Лхасе. Мы получили закодированное радиосообщение от губернатора, что китайцы стягивают к нашей восточной границе усиленные армейские подразделения. Было очевидно, что они собираются либо атаковать нас, либо запугать.

Как только мы получили эту тревожную информацию, Кашаг созвал Национальную ассамблею. Стало понятно, что над Тибетом нависла более серьезная военная угроза с востока, чем когда-либо на протяжении всех столетий. Коммунизм утвердился в Китае и придал стране военную силу, которой у него не было на протяжении многих поколений. Поэтому угроза для нас была не только более реальной, она имела совершенно иную природу.

В прошлые столетия между нашими странами всегда сохранялась религиозная симпатия, но теперь нам угрожало не только военное превосходство, но также и навязывание чуждой материалистической веры, которая, насколько она понималась в Тибете, выглядела совершенно ужасно. Ассамблея единодушно согласилась, что Тибет не имел ни материальных ресурсов, ни оружия или армии, чтобы защитить свою целостность, и поэтому было решено срочно направить призыв к другим странам в надежде, что они помогут убедить Китай остановиться до того, как станет слишком поздно.

Были назначены четыре делегации с целью просить о помощи. Одна в Британию, вторая

в Соединенные Штаты Америки, третья в Индию, четвертая в Непал. Перед тем как делегации выехали из Лхасы, этим четырем правительствам были посланы телеграммы, для того, чтобы сообщить им об угрозе нашей независимости и о желании нашего правительства послать делегацию.

Однако ответы на эти телеграммы были крайне разочаровывающими. Британское правительство выразило свою глубочайшую симпатию народу Тибета и посочувствовало, что из-за географического положения Тибета, поскольку Индия стала независимой, они ничем не могут помочь. Правительство Соединенных Штатов ответило примерно в том же духе и отказалось принять нашу делегацию. Индийское правительство также ясно дало понять, что не предоставит нам военной помощи, и посоветовало не оказывать никакого вооруженного сопротивления, но перейти к переговорам о мирном разрешении проблем на основе Симлской конвенции 1914 года. Таким образом, мы поняли, что в военном смысле совершенно одиноки.

Случилось так, что срок правления губернатора Восточного Тибета Лхалу закончился, и в этот критический момент по закону необходимо было заменить его другим чиновником - Нгабо Нгаванг Жигме. Нгабо оставил Лхасу, направившись на восток, и, поскольку ситуация была столь деликатной, Кашаг попросил Лхалу оставаться на своем посту и помочь его преемнику, разделяя ответственность с ним. Но вскоре Нгабо заявил, что готов принять полную ответственность, и тогда Лхалу был отозван.

Очень скоро после этого, без какого-либо формального предупреждения, армии коммунистического Китая вошли в Тибет. Короткое время в некоторых местах тибетская армия пыталась сопротивляться, даже с некоторым успехом, тем более что ей помогали добровольцы из местного населения кхампа. Но наша армия была безнадежно мала и плохо вооружена. Смена губернатора вызвала некоторые затруднения в системе управления, и Нгабо решил переместить свою ставку из Чамдо на запад. Когда тибетские войска, отходящие от границы, прибыли в Чамдо, они обнаружили, что он уже оставил это место, и поэтому они были вынуждены сжечь арсенал и склады амуниции и присоединиться к нему в следующем месте отступления. Но прибежища не было. Нгабо обнаружил, что его линии коммуникаций перерезаны и он обойден с флангов более подвижными китайскими силами, поэтому и он, и большая часть тибетской армии были вынуждены сдаться.

Радиопередатчик Чамдо вместе с британским радистом тоже были захвачены. На протяжении долгого времени мы не имели никаких известий о том, что произошло. Затем в Лхасу прибыли два чиновника, посланные Нгабо с разрешения китайского командования, чтобы сообщить Кашагу, что он сам является пленником и просит позволения вести мирные переговоры, а также заверяет Кашаг от имени китайского командующего, что Китай не собирается захватывать остальную часть тибетской территории.

В то время как начались эти беды на дальних восточных рубежах Тибета, правительство в Лхасе проконсультировалось с оракулами и высшими ламами, и по их совету Кашаг обратился ко мне с просьбой, чтобы я взял в свои руки руководство страной.

Это преисполнило меня тревогой, мне было всего 16 лет, я еще далеко не закончил свое религиозное образование, я ничего не знал о мире и не имел политического опыта, но уже был достаточно взрослым, чтобы понимать, насколько я невежественен и как много мне необходимо изучить. Сначала я возражал, что я слишком юн, потому что признанный возраст, в котором Далай Ламы брали в свои руки активное управление от регента, составлял 18 лет. В то же время я очень хорошо понимал, почему оракулы и ламы обратились ко мне с этой просьбой.

Долгие годы регентского правления после смерти каждого из Далай Лам неизбежно ослабляли нашу систему управления. Уже во времена моего детства были трения между различными группами в нашем правительстве, и управление страной ухудшилось. Мы пришли к положению, когда большинство чиновников стремились избежать ответственности, а не принять ее. Однако теперь, при угрозе вторжения, нам более чем когда-либо было необходимо единство, и я как Далай Лама был единственной личностью, за кем вся страна, безусловно, последовала бы. Я колебался, однако после того, как и сессия Национальной ассамблеи присоединилась к просьбе правительства, я увидел, что в такой серьезный момент нашей истории не могу отказаться от своей ответственности. Я вынужден был принять ее, оставить детство за плечами и, не откладывая, подготовиться к тому, чтобы возглавить страну и противостоять, насколько я был способен, могучей силе коммунистического Китая.