Моя страна и мой народ. Воспоминания Его Святейшества Далай Ламы XIV
Шрифт:
Итак, хотя и с трепетом, я согласился. И в традиционной праздничной форме мне была передана вся полнота власти. От моего имени была объявлена всеобщая амнистия, и все заключенные единственной тибетской тюрьмы получили свободу.
Примерно в это же время с востока прибыл в Лхасу мой старший брат. Он был настоятелем монастыря Кумбум, около деревни, где мы родились. На этой территории, контролируемой Китаем, будучи настоятелем, он наблюдал падение губернатора при режиме Чан Кай-ши и продвижение армий нового коммунистического правительства. Он видел год замешательства, запугиваний и террора, который китайские коммунисты оправдывали тем, что они пришли защитить народ. Они обещали свободу религии, однако в то же время начали систематическое подкапывание под
Сам он находился под строгой охраной и был подвергнут почти непрерывному курсу коммунистической пропаганды, пока наконец китайцы не объяснили ему, что они намеревались захватить весь Тибет, который, по их мнению, являлся частью Китая, и установить там коммунистическую власть. Затем они попытались вынудить его отправиться в Лхасу в качестве своего эмиссара, с тем чтобы убедить меня и мое правительство согласиться на их руководство. Они пообещали сделать его губернатором Тибета, если ему это удастся. Конечно же, он отказался делать что-либо в этом роде. Но в конце концов он понял, что его жизни угрожала бы опасность, если бы он продолжал отказываться. Также он подумал, что обязан предупредить меня о китайских планах. Поэтому он сделал вид, что согласился, и это позволило ему ускользнуть от китайского наблюдения и достичь Лхасы, предупредив меня в деталях об опасностях, которые нас ожидали.
К этому времени Кашаг предпринял шаги для того, чтобы поставить наш вопрос перед Организацией Объединенных Наций. Пока мы ожидали, когда он будет рассмотрен, мне казалось, что первая из моих обязанностей состояла в том, чтобы следовать совету индийского правительства и попытаться достичь договоренности с китайцами до того, как они принесут еще больше вреда. Поэтому я написал китайскому правительству и передал это письмо через командующего армией, оккупировавшей Чамдо. Я писал, что во время моего детства отношения между нашими странами обострились. Но теперь, когда я принял в свои руки полную ответственность, я искренне хочу восстановить дружбу, существовавшую в прошлом. Я просил их вернуть тибетцев, которые были захвачены армией, и вывести войска из той части Тибета, которая была оккупирована.
Примерно в это же время Кашаг снова созвал Национальную ассамблею, чтобы оценить общественное мнение относительно угрозы, которая предстала перед нами. Один из результатов сессии Ассамблеи казался мне неприемлемым. Члены Ассамблеи решили, что китайские армии могут продвинуться к Лхасе и захватить ее в любой момент, и приняли решение просить меня оставить столицу и переехать в город Ятунг вблизи индийской границы, где мне не угрожала бы личная опасность.
Я совершенно не хотел этого делать, я хотел оставаться там, где был, и делать все, что в моих силах, для помощи народу. Но Кашаг тоже обратился ко мне с просьбой выехать, и в конце концов я вынужден был сдаться.
Этот конфликт повторялся достаточно часто, как я еще расскажу. Будучи молодым и здоровым юношей, я инстинктивно хотел разделить все опасности, которым подвергался мой народ. Но для тибетцев личность Далай Ламы чрезвычайно драгоценна, и при появлении опасности я должен был позволить народу позаботиться обо мне - пусть и в большей степени, чем я сам бы о себе позаботился.
Итак, я приготовился уехать. Перед отъездом я назначил двух премьер-министров: монаха по имени Лобзан Таши и опытного ветерана моей гражданской администрации Лукхангву. Я передал им всю полноту власти и сделал их двоих ответственными за политику правительства. Потом я сказал им, что они должны обращаться ко мне только в вопросах высшей важности.
Мои министры полагали, что, если случится худшее, я должен буду отправиться в эмиграцию в Индию, как делал и мой предшественник во время китайского вторжения 40 лет назад. Мне посоветовали послать туда небольшую часть моих сокровищ. Поэтому некоторое количество золотого песка и серебряных слитков было вывезено из Лхасы в хранилище на границе Сиккима, где они и находились в течение девяти лет. Впоследствии они нам оказались крайне необходимы.
Следующим
Отношение индийских представителей было равно разочаровывающим. Представитель Индии заявил, что он уверен, что возможно достижение мирного соглашения и сохранение тибетской автономии, и что наилучшим способом обеспечить это была идея отказаться от обсуждения этих проблем Генеральной Ассамблеей. Это было еще более жестокое разочарование, чем предыдущие новости о том, что никто не окажет нам военной помощи. Теперь наши друзья, оказалось, даже не станут помогать нам в нашей просьбе о юридической справедливости. Мы почувствовали себя совершенно оставленными всеми перед ордами китайских армий.
Конечно, оглядываясь сейчас на нашу историю, легко увидеть, как наша собственная политика способствовала тому, что мы оказались в этом отчаянном положении. Когда в 1912 году мы вернули себе полную независимость, мы были совершенно убеждены в необходимости вернуться в изоляцию. Нам никогда не приходило в голову, что наша независимость - настолько очевидный факт для всех нас - нуждается в каком-либо юридическом заверении со стороны окружающего мира. Стоило нам только подать заявление и присоединиться к Лиге Наций или к Организации Объединенных Наций или хотя бы выслать послов в некоторые из ведущих держав до того, как начался кризис, я уверен, что эти признаки государственности были бы восприняты без каких-либо сомнений и очевидная справедливость нашего вопроса не смогла бы быть затемнена, как это случилось в тонких юридических дискуссиях, основанных на древних договорах, составлявшихся в совершенно различных обстоятельствах.
Теперь нам пришлось принять горький урок, поняв, что мир стал слишком маленьким, чтобы какой-либо народ мог продолжать жить в безобидной изоляции. Единственное, что мы могли сделать, это пытаться вести переговоры, насколько это было возможно. Мы решили передать Нгабо полномочия, которые он просил. Один из двух чиновников, которых он послал в Лхасу, принял послание от меня и Кашага, в котором мы инструктировали Нгабо, что он должен начать переговоры на жестких условиях, что китайские армии не будут продвигаться дальше в Тибет. Мы полагали, что переговоры будут происходить либо в Лхасе, либо в Чамдо, где находились китайские армии, но китайский посол в Индай предложил, чтобы наша делегация отправилась в Пекин.
Я назначил еще четырех чиновников в качестве помощников Нгабо, и они прибыли в Пекин в начале 1951 года. Пока они не вернулись в Лхасу через очень долгое время, мы так и не знали в точности, что с ними произошло. Согласно сообщению, которое они передали, китайский министр иностранных дел Чжоу Энь-лай пригласил их на прием, когда они прибыли, и формально представил китайским официальным лицам.
Как только началась первая встреча, глава китайской стороны предложил проект соглашения, состоящего из уже подготовленных десяти статей. Этот проект обсуждался на протяжении нескольких дней. Наша делегация утверждала, что Тибет является независимым государством, и представила все возможные доказательства в пользу своих аргументов, но китайцы не приняли их. В конце концов китайцы предложили отредактированную версию соглашения из 17 статей, которая была представлена в качестве ультиматума.