Моя строптивая леди
Шрифт:
— Не обсудить ли это сейчас, с лордом Сином?
— Ты с ума сошла! Мы даже не знаем, о чем этот документ! Не хватало еще, чтобы в руки одного из Маллоренов попало то, что может быть использовано против нас. Спрячь его получше, а я пойду переоденусь.
Когда она ушла, Верити спрятала документ и вздохнула, размышляя над плачевным положением дел. Ее собственная ситуация еще могла улучшиться, но судьба сестры была решена. То, что граф Уолгрейв из корысти пытался принудить Честити к браку с Генри Вернемом, было из ряда вон выходящим.
Когда разразился скандал, Верити находилась на последних месяцах беременности.
Генри Вернем, десятью годами моложе брата, походил на него только внешне. Уильям был откровенно груб. и жаден, Генри был скользкий тип. Он был недурен собой, но не имел особых талантов и занимал незначительный пост в суде. Иными словами, он был ничтожеством и не мог предложить ничего, кроме имени и фамильных связей. Тем не менее он имел наглость просить руки самой блестящей дебютантки сезона, и, вместо того чтобы рассмеяться ему в лицо, могущественный граф Уолгрейв приказал дочери принять предложение. Честити и не подумала, сочтя это шуткой. Гнев отца быстро развеял ее иллюзии, однако она упорно стояла на своем, стоически вынося лекции о пользе послушания и всевозможные запреты, призванные наставить ее на путь истинный. Даже угроза заточить ее в провинции не возымела должного действия: Честити заявила, что предпочитает участь затворницы сомнительным знакам внимания Генри Вернема.
В ту ночь она мирно уснула в своей постели, чтобы проснуться в полночь от крика и шума. Усевшись, она увидела в распахнутых дверях отца с миной притворной ярости на лице, а за его спиной — полдюжины тех, кто в то время гостил в Уолгрейв-Тауэрс. К ужасу и возмущению Честити, в ее постели возлежал Генри Вернем. Она тотчас поняла смысл происходящего: спектакль был призван уверить всех, что она уже состоит в связи с этим человеком, чтобы отец мог «прикрыть грех» браком. Он ни минуты не сомневался, что она покорится, — в конце концов, что еще остается настоящей леди перед лицом публичного скандала?
Однако Честити и тут не оправдала его ожиданий. Она во всеуслышание заявила, что не имеет с этим ничего общего, что невинна и не свяжет свою жизнь с человеком, способным на подобные гнусности. Спасая положение, граф вынужден был настоять на версии падения дочери. После недели заточения с своей комнате на хлебе и воде Честити была наголо обрита и сослана в домик садовника с наказом впредь не появляться на глаза и не просить денег. Ей была оставлена только мужская одежда. Так поступали со строптивыми дочерьми.
Куда она могла пойти, чем заняться? О замужестве приходилось забыть, а чтобы наняться на службу, нужно хоть что-то уметь.
Хуже всего, думала Верити, что весь свет уверен в грехопадении Честити. Ни один достойный мужчина не предложит ей своего имени. Она создана для брака и материнства, но кто поверит в это, глядя на мрачного, резкого юношу, в которого она превратилась? Бедная Честити!
Словно услышав звук своего имени, та появилась на ступенях, преображенная. Бриджи были ей немного свободны, так что пришлось затянуть их в талии ремнем, зато они придали мужскую массивность ее ногам. Свободная рубаха совершенно скрыла изящество верхней части
— Но ведь это чудесно! — воскликнула Верити, всплеснув руками. — Лучшего маскарада не придумаешь! Как умен и практичен этот лорд Син!
— Да уж, — буркнула Честити, но и она была довольна своим новым обликом.
— Интересно, отец знает о моем исчезновении? — вдруг спросила сестра.
— Он никак не мог остаться в неведении, разве что Генри предпочел утаить твое бегство из каких-нибудь гнусных соображений.
— Не могу вообразить, к чему бы это было. Генри нужен Уильям, потому что опекунство означает полный контроль над поместьем. Ну и, разумеется, он должен быть под рукой для… Боже! В самом деле, Генри Ужасный! Лучшего прозвища не придумаешь. Лорд Син нравится мне все больше и больше.
— Тебе нравится каждый встречный-поперечный! — в сердцах воскликнула Честити. — Лучше подыщи место для моей дорожной сумки.
— Каждый встречный-поперечный? Нет, что ты! — запротестовала Верити. — Мне не нравился сэр Уильям, а Генри тем более. Но лорд Син — другое дело, сразу видно, что офицер. Только он, с его знанием и опытом, сумеет претворить в жизнь наш рискованный план.
— Да, ради забавы.
— Дорогая сестра, учись читать в человеческой душе. Может, он и в армию пошел ради забавы? Спроси хоть Натаниеля, он тебе скажет, что это занятие для человека серьезного. — Верити помолчала. — Натаниель… если отец все знает, он направит погоню в Мейденхед.
— И со своими связями поднимет на ноги все окрестности, — добавила Честити.
— Чес, нужно объяснить лорду Сину, кто мы такие и во что его втягиваем. Отец может испортить жизнь любому.
— Если мы все расскажем, лорд Син будет знать, кто я такая. Впрочем, какая разница! Главное — позаботиться о тебе.
— Ах, нет, я просто не подумала, — поспешно возразила Верити. — В конце концов, чего мы добьемся, выложив всю подногогную?
Она хорошо знала, как больно сестре представать перед людьми в качестве всем известной Честити Уэр.
— Нужно сделать все, — медленно произнесла та, — чтобы добраться до Мейденхеда раньше, чем туда доберется отец.
— Я уверена, что так оно и будет, но я впервые задумалась о судьбе Натаниеля. — Верити закусила губу. — Если отец опасен для Сина Маллорена, тем опаснее он для Натаниеля Фрейзера. Что будет с его карьерой? Офицеров, бывало, разжаловали за одну вольность суждений, не говоря уже о серьезных проступках. — Она схватила сестру за руки и сильно сжала. — А если не обвенчаться, что будет с маленьким Уильямом? Его отнимут, и я этого не переживу.
— Нет-нет, ты должна обвенчаться, тогда Натаниель сможет бороться за права опекунства. Неужели ты думаешь, что он предпочтет карьеру браку с тобой? Не забывай, как он к тебе относится. — Заметив на лице сестры мучительное колебание, Честити заторопилась. — Да и вообще, чего опасаться? Натаниель давно уже завоевал к себе уважение, это опытный офицер, а время сейчас военное. Венчание положит конец всем твоим проблемам.
На деле она далеко не была в этом уверена. Более того, при мысли о будущем у нее подкашивались ноги. Гнев отца был еще слишком свеж в памяти, и страшно было снова навлечь его на себя. Но что им оставалось делать?