Моя судьба
Шрифт:
— И я сейчас тоже очень занята! Мы с вами поговорим позднее! — сказано это было с сильнейшим упором на слово „позднее“.
Реакция Антона и Ирины на мой звонок привела меня в бешенство и отчаяние одновременно. Я понимала, что осталась здесь совсем одна. Семен неизвестно где, и, как я поняла, у него самого множество подобных проблем. Большой Тао в Таиланде. Он, конечно, дал мне телефон какого-то своего друга в Москве, но вряд ли от этого будет много пользы. Лалит Чатурвэди приехал сюда под чужим именем и валяется сейчас пьяный на моем диване. Тоже мне — брахман! А Леня… Леня заслуженно и окончательно вычеркнул меня из своей жизни. Хреновато все как-то!
Через пятнадцать минут появилась Анита с покупками, и мы с ней направились на кухню, чтобы закусить и пообщаться. Я поведала ей о том, что случилось с Лалитом, но она только пожала плечами:
— Что делать! Издержки российского образования. Мало ли
Я, разумеется, помнила нашу первую встречу с Лалитом и наш полет в Дели в компании крошечного сингха. Но, признаться, не ожидала, что столь серьезный человек может вот так взять и напиться в мгновение ока в чужом доме.
— Ничего! — махнула рукой Анита. — Это у него от ностальгии. К тому же он рассказывал сегодня, что у него дома живут родители, а при них — сухой закон.
— Трогательно! — отметила я с иронией. — Родителей он уважает. А при нас все можно, выходит!..
— При нас можно все! Это правда! — подтвердила Анита. — Но и нам можно все!
Она вытащила из полиэтиленового пакета бутылку „Хеннесси ХО“ и два лимона.
— У меня тоже были свои мечты!
— А как же твой гепатит?
— Ладно!.. На один раз я с собственной печенью договорюсь!
Во время разговора я взглянула на наши отражения в зеркальном кухонном шкафчике и в очередной раз убедилась, что у моего тюремного „двойника“ действительно есть со мной немалое сходство.
Накрывая на стол, я одновременно разбирала и принесенные Анитой пакеты. То, что мы собирались есть и пить сейчас, я оставила на столе, а остальное засунула в холодильник. Чай, кофе и сахар поставила на открытую полку возле плиты. На пачке чая я задержала свое внимание — назывался он „Чалма Сингха“. Я повертела картонную коробочку в руке и, потрясенная, узрела портрет Манго Сингха в фиолетовой чалме. Под портретом крошки-индуса красовалась надпись: „Отныне вы не станете уже пить обычный чай! Ваш выбор — „Чалма Сингха“!“ И сбоку тоже было написано: „Чалма Сингха“ намного вкуснее и ароматнее обычного чая». Понятно! Наши ребята вовсю раскручивают новый бренд. Интересно, они продолжают покупать чай у Гупты или после возникновения трений берут его в других местах?
За ужином Анита кратко, деловито и без особых эмоций рассказала мне о том, что происходило с ней после того, как мы при столь необычных обстоятельствах распрощались с ней в тюрьме. Она подтвердила, что за расквашенную рожу Кеменковой ей и вправду почти ничего не было. Все оставшееся время она провела в относительно человеческих условиях. Один раз даже появились какие-то шведские инспектора и попытались задать разнообразные вопросы, в первую очередь касающиеся условий содержания в тюрьме. Интересовались они и всей моей криминальной историей, пытаясь выяснить, не являлось ли совершенное Анитой, то есть мной, разумеется, преступление результатом национальной или религиозной нетерпимости. Анита внимательно выслушала все вопросы, задаваемые ей на корявом русском языке, и, обозвав посетителей с…й белоглазой чудью, открытым текстом предложила им е… друг друга во все места. И сами шведы, и тюремное начальство остались такой реакцией почему-то чрезвычайно удовлетворены. На основании допроса Аниты Хулиевны Вердагер было сделано одобренное всеми сторонами заключение, которое гласило, что осужденная не имеет склонности к расовой и религиозной нетерпимости. Скандинавы решили также особо отметить, что, несмотря на всю тяжесть содеянного, она осталась личностью вполне толерантной и креативной.
Выслушав эту историю, я захохотала. Думаю, смех мой был вызван не столько занимательным рассказом, сколько моим собственным истерическим состоянием. Я не знала, с чего мне теперь начинать. Проще всего было скинуть с кровати благородного брахмана или разбудить его, облив холодной водой. Но я понимала, что это ничего не даст. Лалит явно принесет больше пользы, когда на самом деле проспится и протрезвеет. Похоже, это произойдет только наутро.
Едва мы допили чай, раздался телефонный звонок. Позвонивший представился как Али-Хассан Култыгов, друг Большого Тао. По-русски Али-Хассан говорил абсолютно чисто, может быть, даже чуть правильнее и тщательнее, чем коренные москвичи. Он сказал, что его близкий друг господин Тао обратился к нему с просьбой помочь мне и он готов приехать ко мне завтра около часа дня. Я поблагодарила господина Култыгова и продиктовала свой адрес. Большой Тао вновь сдержал слово!
В Москве было только десять часов вечера, но мой организм пока продолжал жить по таиландскому времени, и усталость буквально валила меня с ног. До завтрашнего утра делать что-либо было все равно невозможно, и я направилась спать. Анита проявила деликатность и спросила, не помешает ли она мне, если еще часок
Проснулась я, как и следовало ожидать, когда еще не было и шести часов утра, и, приняв душ и приведя себя в порядок, вышла в гостиную. Оба мои гостя спали. Лалит лежал на диване в том же положении, в каком я его оставила вчера вечером. Анита, видимо, перед тем как заснуть, изрядно нагрузила свою несчастную печень вожделенным коньяком, разложила в кабинете кресло и повалилась на него, не раздеваясь.
Я направилась на кухню, убрала незначительные последствия Анитиной одинокой попойки и села завтракать. Итак, размышляла я, прихлебывая кофе со сгущенкой, что мне предстоит сейчас сделать? В первую очередь необходимо разыскать эту тварь Машу, объяснить ее любовнику, что мой мальчик не имеет отношения ни к нему, ни к его б… У меня на руках имелось тайское свидетельство о рождении младенца Тао, легализованное в российском консульстве, и справка, подтверждающая мошенническое происхождение документов, выданных гражданке Тупицыной Марии Александровне. Я понимала, что вряд ли саратовский зерновой магнат Виктор Павлович Бухарцев, задолбанный женой, любовницей и чеченцами, будет отстаивать свои сомнительные права на моего мальчика. Тем более ему незачем мчаться на Кануй за чернокожей девочкой, прижитой Машей от юного африканца. Теперь что дальше? Дальше главное — найти моего ребенка и отобрать его! Потом все будет уже намного проще — я должна понять, что у меня с бизнесом и деньгами. Похоже, здесь все не особо оптимистично. Я уже посмеялась про себя над тем, как Игорь Борисович Чертков теперь почтительно прогибается перед недавно еще презираемым им уродом Егеревым, а со мной даже не желает говорить по телефону. Рабочие дела мои явно нехороши. Как минимум нехороши! Из всего этого следует, что, получив на руки Маленького Тао, я должна забрать отсюда Дашу с мамой, а заодно и несчастного брата Рому и уматывать в Таиланд под крыло к «удочерившему» меня Большому Тао. В Швейцарии у меня еще осталось немного не пущенных в дело отцовских денег. Их должно хватить на переезд и на покупку нескольких бунгало на Кануе. В одном, по примеру Жениного немца, мы сможем жить сами, а остальные я буду сдавать любителям здорового образа жизни из Европы и Америки. Таким образом можно наладить на какое-то время спокойную жизнь для всего моего семейства. Уже потом я решу, бросаться ли мне отбивать свой бизнес и свои деньги у бывших партнеров. Черт побери — у очередных бывших партнеров!
Теперь мне оставалось поинтересоваться у уважаемого брахмана, каковы цели его приезда в Москву. Даже в стельку пьяный Лалит Чатурвэди оставался птицей высокого полета, и я понимала, что только что-то очень серьезное могло его заставить прилететь на свою вторую родину с чужими документами. Такие вещи слишком рискованны — в конце концов, не только со мной он мог вот так случайно встретиться в зале прилета.
Я зашла в гостиную и с раздражением убедилась в том, что Бахус и Морфей до сих пор не выпустили моего гостя из своих цепких объятий. Ладно, в конце концов каждая нормальная женщина при виде пьяного или похмельного мужика звереет и исполняется некоего садизма. Я решила проявить в отношении Лалита известную изощренность. В одном из отделений моей сумки лежал «драгоценный» подарок Космонавта — диск с тибетской ораторией «Реинкарнация», написанной по просьбе новоявленного мецената его другом, беспробудно пьющим композитором из Мытищ. Я вставила диск в проигрыватель, и гостиная наполнилась чарующими звуками вступления. Звуки эти если и были для кого-то привычными, то не столько для тибетцев, сколько для самих жителей Мытищ. Солировал один-единственный музыкальный инструмент, и ему вторили два голоса. Инструмент, судя по всему, представлял собой ржавую железяку, ерзающую по оконному стеклу. Певцы же, насколько я смогла понять, воспроизводили звуковую гамму, характерную для утренних похмельных часов в мытищинской привокзальной уборной. Один из солистов надрывно икал, а другой тщетно пытался исторгнуть из отравленных недр своего организма выпитое и съеденное им накануне. При этом он добивался от собственного истерзанного алкогольными суррогатами организма лишь мучительных и громогласных рвотных спазмов.
Уткнувшийся носом в подушку Лалит застонал и, не поднимая головы, произнес нечто совершенно неожиданное и по понятным причинам потрясшее меня:
— Космонавт, улетай со своей м… музыкой на Луну! Сил больше нет!
Он знает Космонавта?! Откуда? Я схватила Лалита за плечи обеими руками и начала трясти изо всех сил.
— Лалит! Просыпайтесь и расскажите, откуда вы знаете Алексея?
— Какого еще Алексея? — простонал господин Чатурвэди. — Алексия, патриарха, знаю, каюсь… А Алексея никакого не знаю! Звук! Уберите звук!