Моя Святая Земля
Шрифт:
– Пятьдесят.
– Немыслимо.
– Милый Дамьен, речь пойдёт о шкуре. Моей и вашей. Не спорьте, не надо. Если мои услуги вам не по карману, я, пожалуй, пойду...
Канцлер судорожно вдохнул.
– Хорошо.
Марбелл проследил, как ящик грузят в дормез.
– Наличными.
– Зайдём ко мне, - кивнул Дамьен с новым вздохом.
Марбелл пошёл за канцлером в его рабочий кабинет, прислушиваясь к Дару. Дар жёг изнутри, вызывал зуд в затылке, отвратительные ощущения в позвоночнике - смотрят в спину, смотрят!
– но тянущей боли
Следят, но боятся.
Удивительно, думал Марбелл, как душно во дворце. Под открытым небом вместе с морозом вдыхается нестерпимо прекрасное, прямо-таки переполняющее ощущение чистоты, вымыли детки Святую Землю, добела выскоблили, любовью благого, кровью проклятого, золой Алвиновой жизни, до блеска - а здесь, в королевской резиденции, всё по-старому, будто и не произошло ничего.
Ад впитался в стены? Кто бы мог подумать, что так бывает...
В кабинете Дамьен ткнул пальцем в кресло у камина:
– Присядьте тут, Марбелл.
Ну, да, конечно, не годится показывать захожим некромантам, где деньги лежат. Марбелл сел и подождал, пока Дамьен вскроет какие-то свои тайники за его спиной. Дар лежал на дне души, как огонь под пеплом - канцлер не собирался причинять некроманту вред, видимо, и впрямь решил заплатить за услуги. Ну что ж, Марбелл - полезный...
– Взгляните, - буркнул канцлер холодно и сухо.
Марбелл повернулся.
Не золото. Кожаный мешочек с чудесными бриллиантами, сияют на ладони Дамьена, как роса на траве, умилительное и прекрасное зрелище.
– Двадцать пять штук, - голос канцлера дрогнул.
– По две каждый.
Может быть, и ложь, может, и дешевле. Марбелл никогда не был знатоком ювелирных тонкостей и цен на камешки. Но настоящие и красивы на диво, а бриллианты чистой воды - вещь в хозяйстве незаменимая. Даже если они стоят изрядно меньше полусотни тысяч, пригодятся для сложных обрядов.
– Ладно, - весело сказал Марбелл.
– Я возьму, вы меня убедили.
– Пойдёмте, - тут же сменил тон Дамьен. На приказной.
Ага, подумал Марбелл, мне заплачено, значит, мной можно помыкать... Ну хорошо, пока - пускай, решил он и снова пошёл за канцлером - в Зал Совета.
Во дворце было поразительно многолюдно. В приёмной толкались какие-то мутные ребятки, одетые слишком хорошо для их плебейских рож, чьи-то женщины, офицеры... шелупонь в ужасе, подумал Марбелл, те, кто пил ад, как сивуху, чувствуют себя плохо, им маетно, тяжко - и где же тот, кто мог бы всё это облегчить... Государь-то в отъезде, а когда приедет - если приедет - эти бедолаги будут сильно разочарованы.
В Рубиновой гостиной необычно пахло пудрой, крепкими духами и женским потом: там оказались жена Дамьена и жена прокурора в обществе целой толпы своих фрейлин, в слезах и нюхательной соли, в туалетах чересчур простеньких для таких важных особ - они обхаживали и герцогиню Тиссу, супругу Наджела, очень пышную и блистательную на их фоне, в королевских гербах с ног до головы. Марбелл мысленно закрыл глаза рукой: похоже, и демон, и благой уже считаются мёртвыми - и Наджел, заштатная, замызганная и задрипанная хиленькая ветвь дома Сердца Мира, вдруг оказался исключительно важной персоной.
Королевский дом, благая кровь, три раза "ха-ха-ха". Небось, судорожно разыскивают подходящего младенца среди всей своей родни, подумал Марбелл, не зная, хохотать или ужасаться жадности, дурости и подлости вельмож. Им только показалось - но они уже готовы.
Король ведь умер, а? Ну, вдруг? У них тут, очевидно, сердца поют оттого, что отменили свадьбу, оттого, что Иерарх так славно отдал душу тому, кто её взял: никакой супруги, никаких детей, даже потенциальных, условных - ах, какая красота...
Марбелл с грохотом распахнул дверь в Зал Совета - и присутствующие аж подпрыгнули в креслах.
– Ох, Господи!
– сорвалось у генерального прокурора.
– Это вы, Марбелл? Какая радость...
– Можно начинать, - позволил канцлер из-за спины некроманта.
Марбелл оглядел Зал, стол - и смешанное чувство злорадства, презрения и чего-то вроде стыда за всю аристократию чохом усилилось многократно. Канцлер уселся на своё привычное место, прокурор сдвинулся на несколько кресел дальше, маршала было не видно и не слышно, герцог Наджел расположился в кресле Марбелла, рядом с пустующим местом короля. Шеф шпионов не пришёл вовсе - оплакивает промах или чинит козни, мелькнуло у Марбелла в голове - не было и ещё кое-кого из принятых при дворе, зато вокруг Наджела вдруг оказалась целая толпа его родни, какие-то захолустные барончики с капелькой благой крови, уже давным-давно сошедшей на нет. Главными из этой банды кандидатов на капельку власти смотрелись двое сыновей Наджела - молодые люди слащавого и жестокого вида, с такой же бабьей неопределённостью черт, как и у их папаши.
Марбелл, не торопясь, подошёл к столу и сел в королевское кресло.
На миг все онемели от его выходки - только прокурор Шодар воскликнул поражённо:
– Да ты, некромант, с ума сошёл!
Марбелл рассмеялся.
– Да что там, благородные мессиры! Всё равно вы нарушили регламент. Разве место, которое сейчас занимает каждый из вас, имеет какой-то смысл? И Совет-то не имеет смысла - нет короля. Так к чему волноваться?
– Выбирай выражения, проклятый!
– спесиво заявил Наджел. Он выглядел парадно, и украшений на нём было даже больше, чем он таскал обычно.
– Будто я тут один проклятый, - усмехнулся Марбелл.
– Голос у вас прорезался, мессир герцог - кто бы мог подумать, что вы такой громкий...
– Ты, урод!
– начал старший сын Наджела, но его перебил канцлер.
– Прекрасные мессиры, - сказал он строго, - оставим пустяковые счёты. Места в Совете распределить ещё успеется - сейчас надо говорить о главном. Мы все хотели выслушать мессира Шепфорда, который загнал лошадей ради государственной пользы.
Опальный камергер Бриана, сухая мумия, знающий, очевидно, чересчур много, поднялся на самом дальнем конце стола: он сводил счёты и, похоже, был единственным, кого не занимал собственный статус.