Моя жизнь среди индейцев
Шрифт:
Через некоторое время они пришли. Их было немного, не более семисот, но, как я выяснил, они составляли большую часть племени. Физически они сильно отличались от пикуни; не выше их, пожалуй, но более крепкого сложения, с большими руками и ногами. Такое сложение, естественно, результат их жизни в горах. Племя кутене — искусные охотники на горных баранов и козлов, и постоянное лазание по горам развило мускулы их ног до почти неестественных размеров. Черноногие презирали такой образ жизни: они не охотились на тех диких животных, к которым нельзя подъехать верхом вплотную или близко, а самая тяжелая работа, выполняемая ими, состояла в разделке туш убитых бизонов и навьючивании мяса на лошадей. Не удивительно, что руки и ноги у черноногих маленькие и изящной формы; к тому же руки у них были мягкие и гладкие, как у женщин.
Вождь племени кутене старик Саококинапи, Видна Спина, с несколькими из старейшин пришел немного раньше основной труппы людей. Наш
Кутене поставили свои палатки у самого нашего лагеря, еще не успели женщины как следует собрать их и развести огонь, как уже полным ходом шли взаимные посещения, пиры и обмен подарками. Кутене принесли с собой много аррорута note 26 и сушеный квамаш — желтые, сладкие, липкие, жареные клубни, казавшиеся очень вкусными людям, много месяцев не видевшим никаких овощей. Пикуни были чрезвычайно довольны этими овощами и дарили в ответ кутенейским женщинам из своих запасов много отборного пеммикана, сушеного и вяленого мяса. Пикуни меняли бизонью выделанную и сыромятную кожу на дубленые шкуры горных баранов, лосей и других горных животных.
Note26
аррорут — крахмальная мука, получаемая из клубневых растений
Конечно, молодые люди из обоих племен занялись ухаживанием. Юноши пикуни отправились в лагерь кутене и наоборот; они стояли молча, торжественно разодетые в свои роскошные наряды, лица их были расписаны бросающимися в глаза рисунками, длинные волосы аккуратно заплетены. У отдельных счастливцев с левого запястья свисало на ремешке зеркальце; оно все время вертелось и бросало зайчики яркого солнечного света; некоторые зеркала были оправлены в грубые деревянные рамки, которые владелец покрыл резьбой и ярко раскрасил. Разумеется, эти кавалеры прерий не заговаривали ни с одной из девушек; нельзя было даже, наблюдая юношей, сказать с уверенностью, что они смотрят на девушек. Юноши стояли часами, по-видимому, устремив взгляд на какой-то далекий предмет, но в действительности тайком они наблюдали девушек, знали до мельчайших подробностей черты лица каждой из них, каждую особенность их движений и поз. А девушки? Они, казалось, совершенно не замечали, что в лагере есть молодые люди. Нельзя было поймать их на том, что они смотрят на юношей, но тем не менее они смотрели и собирались вместе и обсуждали внешность то того, то другого, его доблесть, его характер — совершенно так же, как это делают белые девушки. Я знаю это наверное, потому что Нэтаки все это мне рассказывала. Она рассказала мне, как девушки тайком высмеивают тщеславного поклонника, который им не нравится, но воображает, что во всем лагере он единственный очаровательный красавец.
Молодые люди из обоих лагерей часто устраивали скачки, играли в азартные игры и танцевали. Старшие смотрели на это со спокойным одобрением и беседовали об охотах и битвах, о далеких местах и вещах, которые им довелось повидать. Большая часть бесед велась на языке жестов, но среди кутене было несколько мужчин и женщин, говоривших на языке черноногих, который они изучили, находясь в плену или живя долгое время с этим племенем. Вообще не было ни одного окрестного племени, в котором один-два человека не говорили бы на языке черноногих. Но ни один черноногий не говорил на каком-либо языке, кроме собственного и языка жестов.
Черноногие считали все остальные народы низшими и полагали, что изучать другой язык — ниже их достоинства. Один кутене, говоривший на языке черноногих, довольно бодрый несмотря на преклонный возраст, часто бывал у меня в палатке. Ему, вероятно, было ясно, что он желанный гость, так как для него у нас всегда была готова миска с едой и сколько угодно табаку.
В ответ на мое гостеприимство и частые подарки табаку, он рассказывал мне о своих путешествиях и приключениях. Когда-то он очень много странствовал и был, своего рода этнографом, так как бывал у многих племен в разных местах этого края, от земли черноногих до берега Тихого океана и к югу до Большого Соленого озера, изучая языки и обычаи индейцев. Как-то вечером он рассказал нам историю, которую называл «Рассказом о питающихся рыбой». Она показалась Нэтаки и мне интересной.
«Случилось это давным-давно, в дни моей молодости, — начал он, — Нас было четверо близких друзей, все холостяки. Мы уже побывали в нескольких успешных набегах; каждый из нас собирал себе приличный табун лошадей и вещи, готовясь к тому времени, когда мы возьмем себе жен и заведем каждый собственную палатку. Многие хотели-присоединиться к нашим
На этот раз мы направились на запад, прослышав, что далеко вниз по течению большой реки живет народ, богатый лошадьми. Мы вышли в начале лета и решили продвигаться вперед, пока не найдем эти прекрасные табуны лошадей, даже если до них два или три месяца пути. Кроме оружия, уздечек и запасных мокасин, мы несли с собой шила и нитки из сухожилий, чтобы шить себе новую одежду и новую обувь, если та, что на нас, износится.
Мы прошли мимо озера флатхедов, остановившись у них лагерем на двухдневный отдых, и оттуда продолжали свой путь к озеру племени пан-д'орей note 27 , через большой лес, где часто не было никакой тропы, кроме протоптанной дикими животными. Над озером около северной его оконечности мы Увидели дым очагов племени пан-д'орей и несколько их лодок на воде. Но мы не приблизились к их лагерю. У них были хорошие табуны, из которых мы могли выбрать себе самое лучшее, если бы захотели, но мы пошли вперед. Мы жаждали открытий, хотели увидеть далекую землю и ее народ.
Note27
флатхед и пан-д'орей — племена плато
По мере продвижения лес становился все гуще и темнее. Таких больших деревьев, как там, мы никогда не видели. Дичи было мало; казалось, что в этом лесу никогда не жили звери и птицы, в нем было слишком темно и мрачно. Звери и птицы, как люди, любят солнце. Олень и лось, когда хотят отдохнуть, уходят под покров густого леса, но они никогда не заходят далеко от открытых мест, где можно постоять на солнышке и видеть над собой синее небо. То же и с людьми. Бедные, не имеющие лошадей племена, скупые боги которых дали им в охотничьи угодья только лес, не остаются в его темном, безмолвном чреве, а ставят свои жилые палатки на какой-нибудь лужайке, на берегу озера или реки или же там где огонь расчистил небольшой участок.
Нам не нравился огромный лес, через который мы шли. Пища наша кончилась, и нам пришлось бы голодать, если бы не малочисленные рыбы, которых мы убивали стрелами. Все исхудали и пали духом. Вечерами мы сидели вокруг костра, лишь изредка прерывая молчание, чтобы спросить, кончится ли когда-нибудь этот лес и не лучше ли нам повернуть и пуститься в обратный путь. Даже Вогток, который всегда болтал и шутил, теперь молчал. Я думаю, мы повернули бы обратно, если бы нам не было так неприятно отказываться от начатого предприятия; мы боялись, что это в будущем принесет неудачу. Нам и в голову не приходило, что нас ожидает гораздо худшее, чем неудача. Но мне кажется, что нам было какое-то предупреждение, так как я беспокоился, испытывал страх, но перед чем — я не мог бы сказать. Другие чувствовали, то же, что и я, но никто не хотел сдаваться, как и я. Потом уже я стал обращать внимание на это чувство. Трижды впоследствии я возвращался назад после начала набега, и знаю, что во время одного из этих походов я поступил разумно, так как мои товарищи, которые смеялись надо мной и отправились дальше, не увидели уже больше своих палаток.
После многих дней пути мы наконец вышли на открытую местность. Здесь росли группы деревьев, но большую часть этой страны занимали прерии с многочисленными уступами, холмами и валунами из темно-коричневого голого камня. Река стала шире, глубже, течение было сильнее. Здесь было множество вапити и оленей, много черных медведей, тетеревов; здесь мы снова услышали пение птиц. Мы убили молодого самца вапити и устроили пир; нам было хорошо. Нигде кругом не было признаков близости людей, ни лошадиных следов, ни дыма от очагов в лагерях. Мы решили, что можно безопасно развести огонь тут же среди бела дня и провалялись около костра до следующего утра, отдыхая, за едой, отсыпаясь. Когда взошло солнце, мы снова двинулись в путь; шли очень осторожно, взбираясь на каждый холм и гребень, чтобы видеть, что впереди. В этот день не было признаков людей, но на следующий вдалеке, ниже по течению реки, показался дым. Держась в узкой полосе леса, окаймлявшей реку, мы продолжали идти вперед пока не увидели, что дым поднимается на противоположном берегу. Откуда-то ниже по течению близко от места, где на той стороне, должно быть, находился лагерь, слышался рев, какой бывает от большого порога; даже около нас течение реки было очень сильным. Это нужно было обсудить, и мы тут же занялись этим. Если мы переправимся и захватим лошадей, то будет ли на том берегу тропа, по которой можно будет погнать табун по направлению к нашему дому; а если нет, то как их переправлять через широкую быструю реку и дальше к тропе, по которой мы пришли? Наконец тот кого мы называли Югом, сказал: