Моя жизнь в футболе
Шрифт:
«И СКАЖУ ПРЯМО: ЛЮБИЛА ЕГО ВСЮ ЖИЗНЬ»
— Тогда, в сорок пятом, мы с подругой часто ходили в сед «Эрмитаж», все спектакли Театра имени Моссовета пересмотрели — с Мордвиновым, Марецкой… К этому времени я уже танцевала в ансамбле Центрального дома культуры железнодорожников, над которым шефствовал Исаак Осипович Дунаевский. Обычно наш ансамбль так и называли ансамблем Дунаевского.
— Извините, Валерия Николаевна, начнем чуть раньше. Как
— Ну, тогда придется совсем сначала. В 1942 году я, школьница, поступила в хореографический кружок Московского Дома пионеров, что находился на улице Стопани. Вела кружок Елена Романовна Россе, чудесный балетмейстер. Мы ездили выступать в воинские части, а поскольку фронт был не так уж далеко от Москвы, то одно время мы танцевали перед бойцами прямо на передовой. У фронтовиков особым успехом пользовался татарский танец, который мы исполняли втроем (кстати, мои тогдашние партнеры по кружку и этому танцу много лет работали потом в Театре имени Станиславского и Немировича-Данченко). Я продолжала учиться в школе, ходила в свободное время на фабрику (на Землянке), где мы укладывали готовые к отправке на фронт косынки — повязки для раненых (такая повязка поддерживала руку). За это на фабрике давали нам хлеб.
Танцевала в пионерском кружке, а ближе к концу войны поступила в ансамбль Дунаевского.
Значит, пришли мы в тот раз в «Эрмитаж», увидели Владимира Аркадьевича Канделаки, подошли поздороваться, передать привет от моей мамы. Владимир Аркадьевич знал меня совсем маленькой. Обратила внимание на одного из парней, которые стояли с ним: интересный такой молодой человек в щегольском макинтоше, в белых с желтым ботинках, какие не очень часто можно было увидеть в то время в Москве. Этот парень почему-то очень пристально на меня смотрел. Но мы раскланялись с Канделаки и ушли. Знакомства не произошло.
Приятельница моей сестры Оксана была замужем за футболистом Василием Трофимовым. С нею была знакома и моя мама. Так что иногда у нас заходил разговор о футболе. Я даже была однажды на матче: играли московские «Крылья Советов» и «Динамо», динамовцы победили со счетом 10:0. Кроме того, моя мама, Елизавета Павловна, была знакома с братьями Старостиными. В общем, мы не были чужды футболу
В начале ноября сорок пятого года встречаю Оксану Николаевну Трофимову, и она взволнованно говорит: «Представляешь, наши летят в Лондон!» Поэтому когда к нам с подругой подошли на улице Горького молодые люди, одного из которых я видела уже не впервые, и сказали, что на днях улетают на матчи в Англию, я смогла ответить: «А мы знакомы с женой Трофимова». Вечер накануне их вылета договорились провести вместе; со стадиона футболистов не отпустили, и мы с Оксаной приехали на «Динамо».
А к 18 ноября я послала поздравительную телеграмму по адресу: «Англия, Лондон, команде московского «Динамо», Константину Бескову». Пожелала ему счастья в день 25-летия.
Вдруг позвонил к нам домой Семен Давыдович Индурский, редактор газеты «Московский большевик». Пригласил посетить редакцию в определенное время: Костя будет на проводе. Я приехала. Смущалась, чувствуя себя как бы невестой, хотя об этом и речи не было. А тут еще Костя из Лондона спрашивает: «Какой у тебя размер ноги?» Я закричала: «Не надо! Пожалуйста, ничего не надо!» Но он все-таки привез в подарок туфли на каучуке. Наверное, есть разница в наших и английских номерах обуви, потому что туфли оказались мне очень малы. В них пришлось наливать кипяток, и вся наша коммуналка в Ананьевском переулке разнашивала их для меня…
Сегодня это смешно звучит, вероятно. А тогда жилось нам, мало сказать, трудно. Зимой сорок шестого года мы ходили с Костей на каток; придем с катка к нам домой, и я бегу к соседям одолжить кусочек сала на вилке — не совсем взять, а только попользоваться, поводить салом по сковородке, чтобы макароны разогреть. А больше нечем было угощать.
Мы познакомились 2 ноября 1945 года, а в феврале Костя уже поставил мне условие: уйти из ансамбля. А между прочим, я поступила в балетную труппу ансамбля Дунаевского по конкурсу, не так-то легко было его выдержать… Но я понимала: если останусь в ансамбле, нам почти не придется видеться. Ансамбль то и дело на гастролях, вечно в пути, и динамовцы на многие игры выезжают. Словом, послушалась я Костю, ушла из ансамбля.
Знаете, после я поняла, что не просто так, из прихоти или из ревности, он настаивал на моем уходе из ансамбля. У него очень точный глаз, природное качество сродни таланту — сразу увидеть в человеке скрытые или не слишком выраженные потенциальные возможности (как и недостаток, отсутствие таковых). Значит, он увидел, что я, скажем так, не вырасту в танцевальную звезду. А увидел, значит, сказал по-бесковски напрямик: уходи из ансамбля.
В сорок седьмом у нас родилась девочка. Узнав об этом, мой отец, Николай Никанорович Васильев, в письме посоветовал назвать ее Любой. «Это, — писал он, — самое подходящее имя для вашей с Константином дочери: Любовь».
— В письме? Он находился где-то вне Москвы?
— Он находился в заключении, в лагере близ Жигулей, Его, инженера-электросварщика, выпускника училища имени Баумана, арестовали в сорок четвертом. У его знакомого, который сказал что-то крамольное при осведомителе соответствующих органов, был в записной книжке среди других телефонов номер телефона моего отца. К моменту рождения Любы ему разрешили переписку.
— Выходит, Константин Бесков, знаменитый футболист, обласканный всеми, в том числе разнообразным начальством, уже задумывавшийся о тренерской работе, не остановился перед тем, чтобы в ту пору жениться на дочери политического заключенного?
— Не только не остановился, но стал добиваться пересмотра дела. Да, на это надо было решиться! Тогда могли кого угодно репрессировать, невзирая на заслуги, не только футболиста. Костя добился разрешения на свидание с отцом, ему нужно было лично поговорить, составить собственное впечатление. Когда динамовцы приехали на матч с куйбышевскими «Крылышками», Костю ночью на катере отвезли в этот лагерь. Отец был сильно болен, поэтому свидание должно было состояться в медицинском изоляторе.
Костю предупредили, чтобы он молчал до особого распоряжения. Но вот в помещение вошел отец (выглядел он ужасно, а ведь был очень красивым), закутанный в грубое казенное одеяло. Его спросили: «Фамилия, имя, отчество?» Он назвался. «Откуда родом?» — «Москвич». — «Домашний адрес?» — Он назвал. «Есть родня?» — «Жена Елизавета Павловна, дочь Валерия». — «Дочь замужем?» — «Да». — «За кем?» — «Ее муж известный футболист Константин Бесков из команды «Динамо». — «Вы его знаете? Встречались?» — «Нет».
Тогда эти люди показали на Костю, сказали: «Вот он, Бесков». И разрешили им с отцом общаться.
Они бросились друг к другу. Отец сказал: «Пожалуйста, не обращайте внимания на мой вид…»
В общем, это была весьма эмоциональная сцена, какую не увидишь ни в одном театре. Медсестра, присутствовавшая при этом, плакала. И даже те люди, которые «стояли на страже», были взволнованы.
Костя приложил много усилий, прежде чем в сорок девятом отец вернулся домой. А после пятьдесят третьего был полностью реабилитирован… В этой истории — весь Константин Иванович. И скажу прямо: любила его всю жизнь. Больше никого не любила. Бывает, говорят люди: быт заедает, неустроенность, нехватка средств, разлуки — и люди охладевают друг М другу и расстаются… Не знаю. Я просто любила, быт не быт, разлуки не разлуки. Вы видели в «Советском спорте» не так давно его фотографию времен молодости? Правда же, какой симпатичный, стройный, видный?