Моя жизнь. Фаина Раневская
Шрифт:
Как-то раз я прогуливалась по Леонтьевскому переулку и увидела пролетку, в которой сидел Станиславский. От неожиданности растерялась, а потом побежала за ним, крича:
– Мальчик мой дорогой!
А он смотрел на странную и экзальтированную девицу добрыми глазами и смеялся. Эту случайную встречу я запомнила на всю свою жизнь… Я боготворила Станиславского, преклонялась перед ним, обожала его.
Этот период в моей жизни был вовсе не безоблачным. Безоблачных «полос» в моей жизни не было вовсе. Я с трудом сводила концы с концами, тем более что рачительностью и умением экономить я никогда не
Как-то раз Екатерина Васильевна сказала мне, что, как кажется, она нашла для меня хорошую работу. Хорошая работа находилась довольно далеко от Москвы, в дачном поселке Малаховка, где землевладелец и по совместительству – завзятый театрал Павел Алексеевич Соколов несколько лет назад восстановил сгоревший Летний театр, куда в сезон съезжались из обеих столиц лучшие актеры. Новый театр был построен по эскизу самого Шаляпина, который поспорил с Соколовым, что тот не успеет выстроить здание к летнему театральному сезону 1911 года, и проиграл. Чудесный деревянный театр с залом, рассчитанным на пятьсот зрителей и великолепной акустикой, был построен плотниками за пятьдесят два дня!
Только в Малаховке можно было случайно оказаться на одной садовой скамейке с самыми маститыми и признанными артистами. Вспоминая об этих чудесных днях и своей трогательной непосредственности, очень сложно сдерживать улыбку. В один летний солнечный день я уселась на садовую скамейку около театра, возле дремавшей на свежем воздухе старушки. Вдруг кто-то, здороваясь с женщиной, сидящей со мной по-соседству, сказал:
– Здравствуйте, наша дорогая Ольга Осиповна!
Только тогда я поняла, рядом с кем мне посчастливилось сидеть. Рядом с самой Садовской! Я тут же вскочила, словно ошпаренная, и запрыгала на месте от восторга.
– Что это с вами? Почему вы прыгаете? – обратилась ко мне удивленная Садовская.
Заикаясь, что к тому времени случалось лишь при сильном волнении, я ответила:
– Я прыгаю от счастья и оттого, что сидела на одной скамейке рядом с великой Садовской! Я обязательно похвастаюсь перед подругами! Вот они обрадуются и удивятся!
– Успеете еще, сидите смирно и больше не прыгайте! – засмеялась актриса.
– Я, наверное, находясь рядом с вами, уже не смогу сидеть. Могу ли я с вами просто постоять!
– Смешная какая вы, барышня. Расскажите, чем вы занимаетесь? – заинтересовалась Ольга Осиповна и, взяв меня за руку, усадила рядом с собой.
– Ольга Осиповна, прошу вас, дайте мне опомниться от того, что сижу рядом с вами! – взмолилась я.
Потом я рассказала Садовской, что хочу быть актрисой, и, что сейчас в этом театре служу на выходах. Ольга Осиповна все смеялась, а потом спросила, где я училась. А я созналась, что в театральную школу меня не приняли, потому что сочли некрасивой и лишенной таланта.
Как же потом я гордилась собой, что насмешила до слез саму Ольгу Осиповну Садовскую. Надо сказать, что я многому у нее научилась, но главным учителем «малаховской поры» стал для меня
Илларион Николаевич очень любил молодежь. После спектакля он нередко звал молодых актеров и актрис с собой гулять. Он учил их любить природу, внушал, что настоящий артист обязан быть образованным человеком, должен хорошо разбираться в литературе, живописи, музыке.
– Друзья мои, милые юноши, в свободное время путешествуйте, а в кармане у вас должна быть только зубная щетка. Смотрите, наблюдайте, учитесь! – говаривал он.
А я буквально восприняла его слова. И, в общем-то, так и поступала.
Певцов пытался убить в молодежи все обывательское, мещанское. Он часто повторял им:
– Друзья мои, прошу вас – не обзаводитесь вещами, не давайте им лишить вас свободы, бегайте от вещей!
Илларион Николаевич вообще был очень искренним, открытым, бескорыстным человеком. Всей душой ненавидел он стяжательство, жадность, пошлость. Как же он был прав! Я целиком и полностью следовала его советам! Его слова вспоминала при каждом удобном случае. Для меня он не просто Певцов, а милый, дорогой, любимый Илларион Николаевич Певцов. Я любила и люблю его! И тут же на ум приходят чеховские слова: «Какое наслаждение – уважать людей».
Играл Певцов бесподобно – всякий раз, выходя на сцену, он проживал жизнь своих героев от начала до конца, он не представлял зрительному залу персонаж, он становился этим персонажем! В пьесе «Вера Мирцева» героиня застрелила изменившего ей любимого человека, а подозрение в убийстве пало на друга убитого, которого играл Певцов. На всю жизнь я запомнила его лицо. Оно было залито слезами, а его дрожащий, срывающийся голос, которым он умолял снять с него подозрение в убийстве, потому что убитый был ему добрым и единственным другом. Каков же был этот голос! Даже по прошествии многих лет, вспоминая об этом одаренном актере, я очень волнуюсь. Ведь Певцов не играл на сцене, он вообще не умел играть, он жил, он был своим героем, он сам терзался муками утраты дорогого ему человека…
Мне посчастливилось видеть Иллариона Николаевича и в пьесе Леонида Андреева «Тот, кто получает пощечины». Эта роль Певцова также запомнилась мне на всю жизнь. Когда я узнала о своем участии в этом его спектакле, то я, сильно волнуясь и крайне робея, подошла к Иллариону Николаевичу и сказала:
– Илларион Николаевич, посоветуйте, пожалуйста, что мне следует делать на сцене, если у меня нет ни одного слова в роли.
– А ты крепко люби меня, и все, что со мной происходит, должно тебя волновать! – не раздумывая, ответил Певцов.
Я, разумеется, послушалась – любила его так крепко, как он попросил.
А когда спектакль окончился, я все продолжала громко плакать, мучаясь судьбой его героя, и никакие утешения подруг не могли меня утешить. Тогда кто-то из подруг побежал к Певцову за советом. Добрый Илларион Николаевич пришел ко мне в гримерную спросил:
– Что с тобой, Фаина?
– Я так вас любила, Илларион Николаевич, так крепко любила вас весь вечер! – всхлипывала я в ответ.
– Милые барышни, – сказал Певцов, обращаясь к девушкам из той же гримерной, собравшимся вокруг меня, – вспомните меня потом: она будет настоящей актрисой!