Моя жизнь. Южный полюс
Шрифт:
После первых жарких схваток собаки довольно скоро утихомирились. Бросалось в глаза, что бойцы явно обескуражены и сконфужены тем, как мало проку от всех их усилий. Любимый спорт во многом утратил свою привлекательность, как только собаки поняли, что им не придется вкусить крови врага.
Из того, что было сказано выше, а также, пожалуй, из других рассказов о нраве полярных собак может показаться, что вся жизнь этих животных проходит в сплошных драках. Это совсем не так; наоборот, собаки очень часто дружат между собой, и эта дружба порой бывает настолько сильна, что они просто не могут обходиться друг без друга. Пока собаки еще сидели на привязи, мы заметили, что некоторые из них почему-то, как говорится, не в своей тарелке. Они были пугливее и беспокойнее других. Мы не придавали этому особенного
Мы надеялись пересечь экватор до 1 октября, но неблагоприятные ветры задержали нас. Правда, ненадолго. Под вечер 4 октября «Фрам» прошел экватор. Осталась позади важная веха на нашем пути. От одной мысли, что мы перешли в южные широты, у всех поднялось настроение; это событие надо было как-то отметить. Исстари заведено, что при переходе через экватор на судно является сам папаша Нептун – его роль исполняет какой-нибудь доморощенный талант из числа членов экипажа. Если этот высокий гость при осмотре корабля встретит человека, который не сможет доказать, что уже переходил через знаменательную окружность, его без долгих разговоров передают свите Нептуна для «бритья и крещения». Эта процедура, не всегда производимая с должной бережностью, вносит веселье и желанное разнообразие в монотонную жизнь на борту в дальнем плавании. Понятно, и на «Фраме» многие предвкушали визит Нептуна, но он не явился. Для него просто-напросто не нашлось места на нашей палубе, так она была загромождена.
Мы довольствовались праздничным обедом с кофе, ликером и сигарами. Кофе был подан на фордеке, где мы, потеснив собак, очистили несколько квадратных метров площади. Программа развлечений была обширная. Струнный оркестр в составе скрипки и мандолин, на которых играли лейтенант Престрюд, Сюндбек и Бек, исполнил, как умел, несколько номеров; впервые прозвучал голос нашего великолепного граммофона. Когда раздались звуки вальса, на трапе появилась дюжая балерина в маске и короткой юбочке. Неожиданное появление столь прекрасной гостьи было встречено бурными аплодисментами. Они повторились, когда красотка представила на суд публики образцы своего искусства. За маской угадывались черты лица лейтенанта Ертсена, однако и костюм, и танец были в высшей мере женственны. Рённе не успокоился, пока не посадил «даму» к себе на колени. Да здравствуют иллюзии!
На смену вальсу пришел лихой американский кэк-уок и тотчас на сцене очень кстати появился негр во фраке с цилиндром и в огромных деревянных башмаках. Как ни черен он был, мы сразу узнали помощника начальника. Одного его вида было достаточно, чтобы все громко расхохотались, а когда он принялся отплясывать джигу, восторгу не было предела. Очень уж это выходило потешно. Хорошо было отвести душу именно в эти дни, когда наше плавание превратилось в подлинное испытание. Может быть, мы требовали чересчур многого, но юго-восточный пассат, которого мы ждали каждый день, где-то замешкался; когда же он наконец соизволил явиться, то вел себя совершенно не так, как подобает ветру, который слывет самым постоянным в мире. Мало того, что ветер для нас был слишком слабым, он еще позволял себе всякие отклонения, перескакивал с румба на румб между югом и востоком, чаще всего склоняясь к югу. И так как мы все время вынуждены были идти бейдевинд на запад, то пересекали гораздо больше меридианов, чем параллелей.
Мы быстро приближались к северо-восточной оконечности южноамериканского материка – мысу Сан-Роки. К счастью, нам удалось избежать тесного соприкосновения с этим полуостровом, сильно выдающимся в Атлантический океан. Наконец ветер установился, но он оставался таким слабым, что все время приходилось пользоваться дизелем. Судно медленно, но верно шло на юг. Температура опять начала приближаться к значениям, более или менее устраивающим северянина. Можно было снять не очень удобный, низко висящий тент. Мы облегченно вздохнули: теперь везде можно ходить, не нагибаясь.
Шестнадцатого октября полуденная обсервация показала, что мы находимся поблизости от острова Южный Тринидад – одного из редких оазисов в водной пустыне южной Атлантики. Собирались подойти к острову, может быть, даже попробовать высадиться на берег, но, к сожалению, пришлось остановить дизель, чтобы очистить запальные шары, и это нас задержало. В сумерки мы заметили очертания земли; это позволило нам хотя бы проверить хронометры.
Южнее 30-й параллели юго-восточный пассат почти прекратился. А мы и не горевали по поводу разлуки с ним, уж очень он был ненадежный до самой последней минуты, к тому же «Фрам» не создан для хода бейдевинд. В тех широтах, где мы теперь находились, можно было рассчитывать на добрый ветер. Он нам был просто необходим. Мы прошли 6 тысяч миль, но оставалось пройти еще 10 тысяч, а дни летели поразительно быстро. Конец октября принес нам желанную перемену. Со свежим северным ветром мы довольно быстро шли на юг и до начала ноября достигли уже 40-й параллели. Мы вошли в воды, где можно было твердо надеяться на попутный ветер нужной силы. Отныне путь наш лежал на восток вдоль так называемого южного пояса западных ветров. Этот пояс огибает весь земной шар между 40-й и 50-й параллелями, для него характерны постоянные западные ветры, обычно очень сильные.
Все наши надежды мы возлагали на эти ветры: если они нам изменят, нам придется туго. Но не успели мы войти в их владения, как они, что называется, навалились на нас. Нельзя сказать, чтобы они обращались с нами бережно, зато мы стремительно шли на восток, что и требовалось. Намеченный заход на остров Гоф пришлось отменить, сильная волна отбила у нас желание приблизиться к маленькой, тесной гавани.
То, что было потеряно в октябре, мы с лихвой наверстали теперь. Мы рассчитывали подойти к мысу Доброй Надежды через два месяца после ухода с Мадейры, так и вышло. Проходя меридиан мыса Доброй Надежды, мы впервые попали в настоящую бурю. Поднялась высоченная волна, и тут мы узнали по-настоящему, на что способно наше замечательное суденышко. Любой из этих могучих валов мог бы мгновенно опустошить всю нашу палубу, но «Фрам» этого не допускал. Всякий раз, когда волна настигала судно и казалось, она сейчас обрушится на низкую корму, «Фрам» элегантно взмывал вверх, а гребень вала смиренно нырял под него. Даже альбатрос не мог бы лучше перевалить через волну. Известно, что «Фрам» рассчитан на льды, это верно, но верно и то, что, когда Колин Арчер создал свой знаменитый шедевр, его полярное судно стало одновременно и образцом судна с редкостными мореходными качествами.
Увертываясь от волн, «Фрам» поневоле кренился; мы это испытали на себе. Все время, пока мы шли в поясе западных ветров, не прекращалась качка, но со временем мы свыклись и с этим неудобством. Неприятно, но еще неприятнее было ходить по залитой водой палубе. Пожалуй, хуже всего доставалось тем, кто работал в камбузе. Несладко быть коком, когда неделю за неделей нельзя поставить в стол кофейной чашки без того, чтобы она тотчас же не исполнила бы сальто-мортале. Нужны терпение и воля, чтобы не пасть духом, но Линдстрём и Ульсен, которые готовили нам пищу в этих тяжелых условиях, умели все воспринимать с юмором. Молодцы.
Что до собак, то их крепкий ветер не беспокоил, было бы только сухо. Дождя они не любят, вообще сырость для полярной собаки хуже всего. Они отказывались ложиться на мокрую палубу, могли часами стоять неподвижно, пытаясь вздремнуть в таком неудобном положении. Да какой уж тут сон. Зато они могли отсыпаться круглые сутки, когда наступала хорошая погода. У мыса Доброй Надежды мы потеряли двух собак. Они вылетели за борт темной ночью, когда была очень сильная качка. На ахтердеке у нас был с левого борта ящик, в котором уголь лежал вровень с фальшбортом. Очевидно, псы упражнялись здесь и потеряли равновесие. Мы позаботились о том, чтобы такие вещи больше не повторились.