Моя жизнь
Шрифт:
Было четыре часа утра. В своем пальто, чересчур длинном, с продранными локтями, я вышла па улицу.
Я думала о Марсель, о своем горе, о десяти франках, которых мне не доставало. Я медленно шла, еле передвигая ноги.
Вдруг позади меня раздался голос: «Сколько стоит твоя любовь, малютка?» Высокий тип с насмешливой улыбкой принял меня за проститутку.
Обычно в таких случаях я ругалась, давала оплеуху. Но в эту ночь, в полном отчаянии, в ужасе оттого, что делаю, я ответила: «Десять франков».
Он взял меня за руку и быстро потащил
Я взбиралась по лестнице, впереди невозмутимый ночной сторож, позади — незнакомец, чье дыхание я чувствовала на своем затылке.
Я твердила про себя: «Нет, это невозможно! Ты не сделаешь этого».
Я очутилась в какой-то комнате с глазу на глаз с высоким типом, который, улыбаясь, сказал: «Держи, вот твои десять франков». Он положил монету на стол, посмотрел на меня и взял за плечи. В эту минуту я почувствовала, что если уступлю этому человеку, то всю жизнь буду смотреть на себя с отвращением.
Незнакомец холодно взглянул на меня: «Ну что? За чем дело стало?» Я разрыдалась и рассказала свою печальную историю о том, что у меня умерла дочь, надо ее хоронить, а у меня не хватает десяти франков…
Я видела, что ему жаль меня и он отпустит меня, ничего не требуя. Он пожал плечами и тихо сказал: «Иди. И не падай духом, малютка! Не такая уж веселая штука жизнь, а?»
С благодарностью я вспоминаю этого незнакомца. И каждый раз, если могу, выручаю других, не ожидая ничего взамен.
Если бы этот человек обошелся со мной как с девкой, может быть, я уже никогда не была бы способна на бескорыстный поступок. Поступок, который в последнюю минуту спасает человека.
До сих пор я благодарна ему еще и за то, что он помог мне стать великодушной.
Отдавать и ничего не ждать в ответ — ничто другое не доставляет мне такой радости.
Мои гонорары
Я говорю все время о любви, о мужчинах, за которыми следовала, которых бросала и которые бросали меня, будто только история моих увлечений может быть интересной для других.
Все это потому, что для меня не было в жизни, по существу, ничего более стоящего, чем любовь и мои песни. Но и мои песни — это тоже любовь.
Для других же самое главное — деньги, которые приносили мне мои песни. Я знаю, что говорят: «Пиаф! Сколько она зарабатывает! У нее, должно быть, неплохая кубышка. Ей нечего беспокоиться: ее старость будет обеспечена».
Так, наверное, и было бы. Я в самом деле заработала большое состояние: миллионы и даже больше миллиарда, я говорила уже об этом. Я получала баснословные гонорары! Одни только пластинки приносили мне тридцать миллионов старых франков в год. В Нью-Йорке мне платили миллион за вечер!
Да, я могла бы иметь состояние, как у Мориса Шевалье или у Фернанделя… Но дело в том, что у меня почти ничего не осталось. Пожалуй, только лишь, чтобы продержаться несколько месяцев. Это может показаться невероятным, но это факт. И если я больше не смогу петь, мне будет трудно жить прилично.
Но я не имею права жаловаться.
Если я просадила целое состояние, то это только моя вина, моя мания к чрезмерно широким жестам. И я вовсе этим не горжусь. Подумать только, сколько добра я могла бы сделать при помощи этих денег, которые так часто проматывала зря!
Например, чтобы нравиться одному человеку, который был очень тщеславен, я покупала себе роскошные драгоценности. Правда, они не слишком меня украшали, но на него производили ошеломляющее впечатление. А я только этого и хотела.
Конечно, это ничуть не помешало ему меня оставить! Вернее, бросить — и при омерзительных обстоятельствах, вызвав во мне чувство отвращения. Тогда, знаете, что я сделала? Взяла свое колье, кольца, браслет, клипсы и все это спустила в клозет. От бешенства!
Таким образом целое состояние исчезло в сточной трубе.
Трудно совершить более глупый поступок, и вы, наверное, считаете, что меня следовало бы выпороть? Согласна. Но я теряю голову, когда злюсь.
Понятно, я достаточно тратила и на знаменитых портних. Принято считать, что платье, сшитое у Диора или у Бальмена, скрывает природные недостатки!
Увы! Когда я приходила в какое-нибудь из этих модных ателье, я становилась сказочной добычей для продавщиц. Они обступали меня и говорили: «Эта материя, мадам, как она вам идет!» или: «Этот цвет восхитительно вам подходит!» А я на все отвечала: «Беру».
И меньше, чем за час, я спускала три или четыре миллиона.
Что же касается этих платьев, то я их никогда не надевала! Вынесенные из магазина, они теряли свое очарование, и я возвращалась к своим классическим, маленьким черным платьям.
А крах, постигший меня с моим особняком в Булони! Я заплатила за него семнадцать миллионов, истратила целое состояние на его отделку, порученную лучшим декораторам Парижа. У меня была потрясающая гостиная, спальня — мечта, вся из голубого атласа. Но я в ней никогда не спала… Она была слишком красива, слишком велика, слишком роскошна для меня. Я не привыкла к этому и предпочитала ютиться в комнате для консьержа, кое-как перекрашенной, кое-как обставленной. Но тут я чувствовала себя «под своей крышей», и мне нравилось развлекаться со шнуром для открывания дверей.
Наконец через три года я продала мой особняк. Разумеется, с убытком. Мне дали за него всего десять миллионов.
Со мной вечно одно и то же. Люди думают: «Эта Эдит Пиаф! У нее-то есть деньги! Жить можно». А я, наивная, глупая до слез, покупаю и думаю: вот выгодное дело! А потом продаю за бесценок.
Несколько лет назад я решила: буду разводить коров. Это было модно в нашем кругу, все артисты занялись скотоводством. На сей раз я потеряла почти все. Я купила за пятнадцать миллионов ферму в Элье, около Дре. За четыре года она дала два кило зеленых артишоков, фунт земляники и несколько помидоров. Удалось «развести» двух куриц, одного кролика и всех окрестных кошек.