Мозаика (книга первая)
Шрифт:
— Здорово, — Мегин прикоснулась к её ладони. — Слушай, Рики… у Ньер отличный голос. Научи её играть на арфе. Она много песен знает. Научишь, а?
Риккен долго сидела, закрыв глаза. Неожиданно встала, взяла арфу. Посмотрела в лицо «кошечки».
— Нет, — она тряхнула головой. — Не научу.
Быстрым шагом направилась к двери. Громко захлопнула её за собой.
— Ничего не понимаю, — Мегин поджала губы. — Какая собака её укусила? Ладно, завтра будет веселее. Идём к остальным? Тери говорит, книги интересные,
— Нет, — эль–Неренн покачала головой. — Я пойду спать.
Из–за двери, где сидели теперь Тери, Мегин и Инни, донёсся взрыв смеха — дверь хорошо гасит звуки, но и она не справилась. Тимо… во второй половине дня куда–то делась, а затем вернулась и уединилась в своей комнате. Только на ужине и появилась. Вид у «вестницы» был сумрачным.
Эль–Неренн вошла к себе и первым делом добыла из шкафчика бутылочку с настоем. Оставалось там на глоток, не больше. Всё. Она допила остатки. И больше — ни глотка. Завтра же прогуляться с Мегин до кладовки и отдать оставшиеся три бутылки.
Отражение смотрело на неё и полностью соглашалось с таким решением. А сейчас — последний раз посмотреть на «ожившие картины», пройтись по гостиным второго этажа. Особого повода нет, но никто не запрещал ходить по дому, если не попадаешься хозяевам на глаза. В последнее время очень хорошо удаётся не попадаться на глаза.
Как только она захлопнула дверь, дверь комнаты Риккен открылась и «молчунья» появилась на пороге. Эль–Неренн взглянула в её сторону и Риккен поманила её к себе рукой. И тут же скрылась в своей комнате.
Что это она? Ощущая некоторое беспокойство (после рассказа о том, как досталось Инни), эль–Неренн подошла ко входу в комнату Риккен. Переступила порог.
Книг у «молчуньи» было больше, чем у самой эль–Неренн. Пахло ароматическими палочками — недавно зажигали. Риккен стояла у двери. Невольно ожидая удара, эль–Неренн вошла, остановилась посередине комнаты. Риккен служит здесь почти пять лет. Очень уютно у неё… жаль, что она такая неразговорчивая.
Хозяйка комнаты уселась на стул, жестом предложила присесть на соседний.
— Как она нашла меня? — спросила «молчунья», опустив глаза.
Эль–Неренн с трудом подавила желание сорваться с места, выбежать вон, дальше — в парк, через ограду (если не ударит током) и — прочь, прочь отсюда!
Ладно. Будем молчать, как и раньше. Сама виновата.
— Я не вернусь, — Риккен склонила голову сильнее. — Так и передай. Сама устрою свою жизнь, не маленькая. Домой я не вернусь. Всё, Ньер. Уходи.
Эль–Неренн встала со стула, присела прямо перед Риккен. Глаза той были закрыты. «Сеть сновидений» украсила щёку и шею «молчуньи» причудливым оранжевым завитком.
— О чём ты, Рики? — спросила эль–Неренн тихонько.
— Всё ещё не может успокоиться, — голос Риккен был едва слышен. — Да, я взяла её драгоценности. Бегала всю ночь, пока не нашла врача. Если бы не эти проклятые побрякушки, она бы умерла. Умерла на своих сокровищах.
Слеза. Появилась из левого глаза Риккен. Эль–Неренн взяла её за руки. Неживые, деревянные руки. Тут же почувствовала, насколько плохо Риккен. Поняла, что ей — части ей самой — нравится, что кому–то рядом плохо. Стиснула зубы, чтобы прогнать ощущение.
— Что ей нужно? — Риккен не открывала глаз. Вторая слеза. — Она ославила меня на весь город. На меня смотрели, как на прокажённую. Я выкупила её сокровища, будь они прокляты. Что ей ещё нужно? Я от всего отказалась, пусть сгниёт на своём богатстве.
Слеза упала на запястье эль–Неренн. Обожгла — так сильно, что эль–Неренн едва не вскрикнула. И та часть её, которая радовалась тому, что Риккен плохо, точно так же наслаждалась собственной болью.
— С ней что–то случилось, — Риккен продолжала говорить спокойно и размеренно. — Как только получила наследство. Как будто её сглазили. Три раза нанимала детективов, чтобы нашли меня, уговорили вернуться. Я не вернусь. Отдай ей деньги, Ньер, иначе она не оставит в покое и тебя. Она удавится за монетку.
Вторая слеза. Ещё один ожог. Эль–Неренн сжала зубы, перед глазами почернело. И… всё прошло. Та, вторая её часть куда–то делась. Просто исчезла. Пропала чёрная пелена, упавшие слёзы более не обжигали кожу.
— Рики, — эль–Неренн тихо позвала. — Я не знаю, о ком ты говоришь. Ты меня с кем–то перепутала.
Риккен открыла глаза. В них читалась боль — но не телесная.
— Ты… ты спела строку. Никто не поёт её так. Только она. Мы с ней вместе ходили в походы, по горам, пока мама была жива.
— Я слышала много песен, — эль–Неренн смотрела ей в глаза. — Я знаю много песен, Рики. Никто не нанимал меня следить за тобой. Поверь.
Риккен долго смотрела на неё. Затем кивнула, закрыла глаза. Эль–Неренн протянула руку, вытерла её слёзы.
— Я ничего не слышала, Рики, — добавила она, поднимаясь. — Никто ничего не узнает.
— Останься, — попросила Риккен. Эль–Неренн помедлила, вновь присела перед ней. — Инни говорит… ты тоже «кошечка».
Эль–Неренн с улыбкой покачала головой.
— Нет, Рики.
«Молчунья» улыбнулась.
— Ты всё равно не призналась бы. Я… у меня будут кошмары, сегодня. Если ты…
Она умолкла, но её взгляд был красноречивым.
— Ты хочешь, чтобы я попробовала? — поинтересовалась эль–Неренн. Риккен молча кивнула
Спать снова не хотелось.
С Риккен вышло всё просто. Усадила её на коврик — так, как показывала Мегин. Видимо, Рики достаточно перенервничала, потому что заснула уже после прикосновения к третьей точке «сети сновидений».