Мозаика Парсифаля
Шрифт:
– Боюсь, что я все же не до конца понимаю.
– В таком случае вы просто тупица. Он переправлял диверсионные отряды в тыл противника. Под его командованием была флотилия маломерных судов. Он сам по себе был целым секретным флотом, затем это случилось.
– Что именно?
– Однажды он перестал быть простым перевозчиком; он стал одним из них.
– Понимаю.
– Хотелось бы. Тогда-то в нем впервые и загорелся внутренний огонь. Здесь он и подхватил лихорадку. Люди, которые раньше были для него не более чем грузом, стали друзьями, с которыми он разрабатывал планы операций, сражался бок о бок, короче, погибали на его глазах. Мак занимался этим делом двадцать восемь месяцев, пока не был ранен и отправлен домой. Мидж дождалась его. Они поженились, Мак вернулся к учебе на
– Не важно, – негромко произнес Майкл. – Я понимаю, что вы хотите сказать.
Доктор пристально посмотрел на него.
– Может, и понимаете. Может, поэтому вы здесь… Мак, как и многие другие, вернулся с войны совсем иным человеком, не внешне, естественно, а внутренне. В нем кипела злость, которой я раньше не замечал. Появилось желание постоянно с кем-то бороться, бороться жестоко, со злостью, причем по самым высоким ставкам. Он не мог высидеть спокойно и двадцати минут, не говоря уж об изучении тонкостей законов. Ему было необходимо постоянное движение.
– Это мне знакомо, – непроизвольно вырвалось у Майкла.
– И вы, вашингтонские негодяи, прекрасно знали, что ему подсунуть. Ему хотелось острых ощущений, постоянного напряжения – и вы обеспечили ему это. Вы пообещали ему самую лучшую – или самую трудную – борьбу с такими высокими ставками, которые нормальному человеку даже и в голову бы не пришли. И вы все время вдалбливали ему – ты лучший, лучший, лучший! Он жил только этим… и одновременно погибал.
Хейвелок сцепил руки, понимая чувства доктора и в то же время злясь на него. Но сейчас было не время поддаваться эмоциям; он должен получить информацию.
– И что же нам… негодяям из Вашингтона… следовало предпринять? – спокойно спросил он.
– Только вы, сукины дети, способны задавать такие идиотские вопросы.
– Может, вы все же ответите?
– Лечить его! Обратиться к психиатрам!
– Почему же вы сами не сделали этого? Ведь вы его лечащий врач.
– Черт возьми, неужели я не пытался! Я даже вас пробовал остановить!
– Извините, не понял.
– В архивах ЦРУ наверняка хранятся мои письма. Я сообщал, я, черт побери, ставил диагноз ему как крайне неуравновешенному человеку. Когда Мак на пару недель появлялся дома, он, как заведенный, ежедневно мотался в Лэнгли. Это же происходило у вас на глазах: он впадал в депрессию, почти не разговаривал, а если и общался с кем, то совершенно не слушал собеседника. Он не находил себе места, все ему было не так… Он мыслями был совсем в ином мире. Понимаете, он все время ждал… ждал следующей дозы наркотика.
– И мы давали ему очередную порцию.
– В точку, как выражается юное поколение. Вы точно знали, сколько он может так выдержать. Вы обхаживали его, заводили, как пружину, и в тот момент, когда эта пружина грозила лопнуть, отправляли его снова в это чертово… как это у вас называется?
– В поле, – подсказал Майкл.
– Вот именно: в это чертово «поле». Мидж приходила ко мне, рассказывала, что Мак на взводе, он не может спать, не может нормально разговаривать… И я садился за очередное письмо. А знаете, что я получал в ответ? «Благодарим за внимание», словно я рекомендовал этим негодяям сменить прачечную! Мидж и ребятишки жили как в аду, а вы там считали, что ваши сорочки и без моего совета накрахмалены как нельзя лучше.
Майкл остановившимся взглядом уперся в голую белоснежную стену за спиной доктора. «Сколько таких писем погребено в заброшенных, ненужных досье? Сколько Маккензи… И Огилви… и Хейвелоков? Кто считал, сколько „ходячих пистолетов“ бродят по земле? Людей, которых обхаживают, заводят, как пружину, во имя цели, имя которой – „тщетность“. Их смертоносные способности используются в деле, потому что где-то было записано, что они способны выполнить работу независимо от их состояния – умственного и физического… как их собственного, так и их жертв. Кому это выгодно?»
– Простите, – вернулся к действительности Майкл. – С вашего разрешения я доложу о нашей беседе лицам, которые
– Пока разрешаю. На настоящий момент.
– На настоящий момент, – согласился Майкл.
Рандолф откинулся в кресле.
– Итак, я обрисовал вам ситуацию. Она не очень приятна, но у меня на это есть свои причины. Теперь – ваша очередь. Чтобы, так сказать, взаимно определиться.
– Хорошо. – Хейвелок закинул ногу на ногу и заговорил, тщательно подбирая слова: – Наверняка вы знаете, что большая часть разведывательной работы представляет собой скучнейшую, рутинную деятельность. Это заурядные поиски фактов, чтение газет, докладов, научных журналов. Используются и иные источники. В первую очередь это обычные люди, склонные поделиться своими знаниями, так как не имеют причин их скрывать. Кроме того, привлекаются и те, кто специализируется на торговле информацией. Это их бизнес. Покупай дешевле, продавай дороже – весьма респектабельный в течение многих веков принцип. С этими людьми обычно имеют дело разведчики особого рода, имеющие большой опыт отличать ложь от правды. Надо сказать, торговцы информацией отличаются необузданной фантазией. – Майкл сделал паузу, зная, что ритм рассказа имеет огромное значение. – Обычно комбинация этих источников и общий объем информации вполне достаточны, чтобы специалисты получили полную картину событий, расставив все элементы в нужные места, как в головоломке. Простите меня за банальность, но так оно и есть. – Хейвелок опять сделал паузу. Сейчас Рандолф услышит то, что хочет и должен услышать. Пауза должна подготовить его. Трех секунд достаточно, решил Майкл и продолжил: – Наконец, имеется еще один потенциальный источник информации. Ее труднее всего получить, потому что ее владельцы – люди, прекрасно понимающие, что овладевают такими секретами, за разглашение которых они могут поплатиться жизнью. Здесь требуется уже совсем иной тип разведчика. Это специалист, обладающий талантом манипулировать людьми, ставить человека перед такой ситуацией, когда для него не остается иного выбора, кроме как раскрыть секреты или совершить какой-либо другой поступок, о котором тот даже не помышлял. Стивен Маккензи был как раз специалистом такого рода, причем одним из лучших. В этом, кстати, его не надо было убеждать. Но во время его последней операции кто-то сумел проникнуть в его замысел и видоизменить его. Однако, для того чтобы новая версия прошла успешно, Маккензи следовало убрать.
– Как это «убрать»? Он что – тарелка со спагетти?
– Маккензи был убит.
Рандолф дернулся в своем кресле:
– Он – что?!
– Убит. Мы могли бы предотвратить его смерть, если бы приняли необходимые меры предосторожности. В этом суть нашей проблемы, доктор, и все больше людей узнают об этом. Мак, как вы его зовете, умер на яхте не от сердечной недостаточности или разрыва аорты. Его убили. Мы это знаем, но не хотим в этом признаться… Теперь вы понимаете, почему у меня нет с собой звукозаписывающего аппарата? Картина, которую я только что нарисовал, гораздо неприятнее, чем ваша.
– Я бы согласился с вами, если бы она… если бы она соответствовала истине. Но боюсь, что это вовсе не так. Поэтому будем придерживаться первоначальной версии об аортальном кровотечении, прежде всего потому, что версия работает. Вы бьете далеко мимо цели. Ничего не поняли.
– Что вы хотите сказать?
– Стивен Маккензи покончил с собой.
Глава 32
– Этого не может быть! – воскликнул Майкл, вскакивая на ноги. – Вы ошибаетесь!
– Разве? Разве вы тоже медик, мистер Кросс?
– Мне не надо быть медиком! Я знаю людей, подобных Маккензи. Я сам – один из них!
– Я уже догадался, и это признание только подтверждает мою оценку людей вашего типа.
– Поймите меня правильно, – быстро произнес Майкл, качнув головой. – Это не детский лепет. Я первым готов признать, что мысль навсегда упаковать пожитки нередко посещает нас, а порой становится навязчивой. Но не таким образом. Не в одиночестве на яхте. Это исключено!
– Прошу прощения, но против вас – свидетельства патологоанатома. Это доказательство. Клянусь Всевышним, мне очень хотелось бы ошибаться.